Смертью храбрых пали их сыны
Юлия Друнина. Самые известные стихи о войне
Бинты
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем — так учили нас.
Одним движеньем — только в этом жалость…
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться — беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты…
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Я родом не из детства…
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства — из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя — шершавые ладони.
Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины…
Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел —
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
— Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
— Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
Комбат
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули —
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
Друня
«Друня» — уменьшительная форма от
древнеславянского имени «Дружина»
Это было в Руси былинной,
В домотканый сермяжный век:
Новорожденного Дружиной
Светлоглазый отец нарек.
В этом имени — звон кольчуги,
В этом имени — храп коня,
В этом имени слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!
Пахло сеном в ночах июня,
Уносила венки река.
И смешливо и нежно
«Друня»
звали девицы паренька.
Расставанье у перелаза,
Ликование соловья…
Светло-русы и светлоглазы
Были Друнины сыновья.
Пролетали, как миг, столетья,
Царства таяли, словно лёд…
Звали девочку Друней дети —
Шёл тогда сорок первый год.
В этом прозвище, данном в школе,
Вдруг воскресла святая Русь,
Посвист молодца в чистом поле,
Хмурь лесов, деревенек грусть.
В этом прозвище — звон кольчуги,
В этом прозвище — храп коня,
В этом прозвище слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!
Пахло гарью в ночах июня,
Кровь и слёзы несла река,
И смешливо и нежно «Друня»
Звали парни сестру полка.
Словно эхо далёкой песни,
Как видения или сны,
В этом прозвище вновь воскресли
Вдруг предания старины.
В этом прозвище — звон кольчуги,
В этом прозвище — храп коня,
В этом прозвище слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!..
*****
Солдатские будни
Только что пришла с передовой
Мокрая, замёрзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает.
Так устала — руки не поднять,
Не до дров, — согреюсь под шинелью.
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя.
Мне навстречу — те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом,
Мимоходом: «Молодец, сестра!» —
Крикнут мне товарищи в награду.
Да ещё сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
— Старшина, родная! Как я рад,
Что опять осталась ты живою!
1943 год
*****
Биография
Родилась 10 мая 1924 в Москве в семье учителя. Детство прошло в центре Москвы, училась в школе, где работал отец. Любила читать и не сомневалась, что будет литератором. В 11 лет начала писать стихи.
В 1941, когда началась Отечественная война, в семнадцатилетнем возрасте записывается в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста) и работает санитаркой в глазном госпитале. Участвует в строительстве оборонительных сооружений под Можайском, попадает под бомбёжку и, выполняя свои прямые обязанности, становится санитаркой пехотного полка.
После ранения была курсантом Школы младших авиаспециалистов (ШМАС), после окончания которой получает направление в штурмовой полк на Дальнем Востоке. Всеми силами рвётся на фронт. Получив сообщение о смерти отца, едет на похороны по увольнению, но оттуда не возвращается в свой полк, а едет в Москву, в Главное управление ВВС. Здесь, обманув всех, получает справку, что отстала от поезда, едет на Запад. В Гомеле получает направление в 218-ю стрелковую дивизию. Снова была ранена. После выздоровления пыталась поступить в Литературный институт, но её постигла неудача. Возвращается в самоходный артполк. Звание — старшина медслужбы, воюет в Белорусском Полесье, затем в Прибалтике. Контузия, и 21 ноября 1944 получает документ «…негоден к несению военной службы».
Тонкая и возвышенная натура, она рано прошла школу настоящего мужества. Этот жизненный опыт и сильные впечатления легли в основу её творчества.
На двадцатом году своей жизни приезжает в Москву. У Юлии Друниной нет сомнений, чем заниматься. Она идёт в Литературный институт им. Горького, приходит со студентами на лекцию и остаётся здесь. Никто не посмел ей отказать.
В начале 1945 в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Друниной, в 1948 — сборник «В солдатской шинели».
В марте 1947 участвует в 1 Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало её материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность.
Институт закончила только в 1952, несколько лет пропустила из-за замужества и рождения дочери.
В 1967 Друнина побывала в Германии, в Западном Берлине.
В 1970-е выходят сборники: «В двух измерениях», «Я родом из детства», «Окопная звезда» (1975), «Не бывает любви несчастливой» (1973) и др. В 1980 — «Бабье лето», в 1983 — «Солнце — на лето».
Автобиографическая повесть Друниной «С тех вершин…» увидела свет в 1979.
Была избрана в Верховный Совет СССР, но, разочаровавшись в полезности этой деятельности, вышла из депутатского корпуса. В августе 1991 года бросилась защищать «Белый дом». Некоторое время спустя она напишет такие строки: «Безумно страшно за Россию».
Конец жизни Юлии Владимировны полон трагизма. Она могла тысячу раз погибнуть на войне, а ушла из жизни по своей воле, 21 ноября 1991 в Москве.
Сборник «Судный час» вышел посмертно.
ДРУНИНА, Юлия Владимировна (р. 10.V.1924, Москва) — русская советская поэтесса. В 1941 ушла добровольцем на фронт и до конца войны служила санинструктором. В 1952 окончила Литературный институт им. М. Горького. Первый сборник стихов «В солдатской шинели» вышел в 1948. «Ознобные могилы — блиндажи», «солдатский неуют», «окопная тоска» вошли в стихи Друниной, не заслонив радостей первой любви, дружбы, познания мира. Тема войны, советского патриотизма проходит через всё её творчество. Идёт ли речь о любви, о призвании поэта — она неизменно возвращается к воспоминаниям фронтовой юности, проверяя ими своё отношение к жизни (сборники «Разговор с сердцем», 1955; «Ветер с фронта», 1958; «Современники», 1960; «Тревога», 1963). Друнина переводит стихи болгарских, татарских и казахских поэтов.
Лит.: Тарасенков А., Творчество молодых поэтов, «Смена», 1946, № 17-18; Прокофьев А., Разговор о работе, «Звезда», 1947, № 5.
Е. С. Померанцева
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. — Т. 2. — М.: Советская энциклопедия, 1964
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте:
Он не подвластен времени и смерти,
Он в новый собирается поход.
Пусть жизнь его невзгодами полна —
Он носит раны, словно ордена!
А ветряные мельницы скрипят,
У Санчо Пансы безразличный взгляд —
Ему-то совершенно не с руки
Большие, как медали, синяки.
И знает он, что испокон веков
На благородстве ловят чудаков,
Что прежде, чем кого-нибудь спасёшь,
Разбойничий получишь в спину нож…
К тому ж спокойней дома, чем в седле.
Но рыцари остались на земле!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Он в новый собирается поход!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
*****
Прощание
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижёру, что Смертью зовётся, покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали —
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
(Он войну начинал в сорок первом, комбатом,
Он комдивом закончил её в сорок пятом.)
Он бы крикнул, коль мог:
— Выше голову, черти!
Музыканты, не надо подыгрывать смерти!
Для чего мне рапсодии мрачные ваши?
Вы играйте, солдаты, походные марши!
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Подошла очень бледная женщина в чёрном.
Всё дрожали, дрожали припухшие губы,
Всё рыдали, рыдали военные трубы.
И вдова на неё долгим взглядом взглянула:
Да, конечно же, эти высокие скулы!
Ах, комдив! Как хранил он поблекшее фото
Тонкошеей девчонки, связистки из роты.
Освещал её отблеск недавнего боя
Или, может быть, свет, что зовётся любовью.
Погасить этот свет не сумела усталость…
Фотография! Только она и осталась.
Та, что дни отступленья делила с комбатом,
От комдива в победном ушла сорок пятом,
Потому что сказало ей умное сердце:
Никуда он не сможет от прошлого деться —
О жене затоскует, о маленьком сыне…
С той поры не видала комдива доныне,
И встречала восходы, провожала закаты
Всё одна да одна — в том война виновата…
Долго снились комдиву припухшие губы,
Снилась шейка, натёртая воротом грубым,
И улыбка, и скулы высокие эти!..
Ах, комдив! Нет без горечи счастья на свете!
А жена никогда ни о чём не спросила,
Потому что таилась в ней умная сила,
Потому что была добротою богата,
Потому что во всём лишь война виновата…
Чутко замерли флейты, застыли валторны,
И молчали, потупясь, две женщины в чёрном.
Только громко и больно два сердца стучали
В нестерпимой печали, во вдовьей печали…
Болдинская осень
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик — он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня — в конюшню, а сам — к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, —
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог — был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина — тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была —
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет —
Седой, все помнящий аксакал.
1961 год
*****
В семнадцать совсем уже были мы взрослые
В семнадцать совсем уже были мы взрослые —
Ведь нам подрастать на войне довелось…
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.
Красивые, черти! Мы были другими —
Военной голодной поры малыши.
Но парни, которые с нами дружили,
Считали, как видно, что мы хороши.
Любимые нас целовали в траншее,
Любимые нам перед боем клялись.
Чумазые, тощие, мы хорошели
И верили: это на целую жизнь.
Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
И можно ли ставить любимым в вину,
Что нравятся девочки им длинноногие,
Которые только рождались в войну?
И правда, как могут не нравиться вёсны,
Цветение, первый полёт каблучков
И даже сожжённые краскою космы,
Когда их хозяйкам семнадцать годков.
А годы, как листья осенние, кружатся.
И кажется часто, ровесницы, мне —
В борьбе за любовь пригодится нам мужество
Не меньше, чем на войне…
*****
Девчонка — что надо!
По улице Горького — что за походка! —
Красотка плывёт, как под парусом лодка.
Причёска — что надо!
И свитер — что надо!
С лиловым оттенком губная помада!
Идёт не стиляжка — девчонка с завода,
Девчонка рожденья военного года,
Со смены идёт (не судите по виду) —
Подружку ханжам не дадим мы в обиду!
Пусть любит
с «крамольным» оттенком помаду.
Пусть стрижка — что надо,
И свитер — что надо,
Пусть туфли на «шпильках».
Пусть сумка «модерн»,
Пусть юбка едва достигает колен.
Ну что здесь плохого? В цеху на заводе
Станки перед нею на цыпочках ходят!
По улице Горького — что за походка! —
Красотка плывёт, как под парусом лодка,
А в сумке «модерной» впритирку лежат
Пельмени, Есенин, рабочий халат.
А дома — братишка, смешной оголец,
Ротастый галчонок, крикливый птенец.
Мать… в траурной рамке глядит со стены.
Отец проживает у новой жены.
Любимый? Любимого нету пока…
Болит обожжённая в цехе рука…
Устала? Крепись, не показывай виду, —
Тебя никому не дадим мы в обиду!
По улице Горького — что за походка! —
Красотка плывёт, как под парусом лодка,
Девчонка рожденья военного года,
Рабочая косточка, дочка завода.
Причёска — что надо!
И свитер — что надо!
С «крамольным» оттенком губная помада!
Со смены идёт (не судите по виду) —
Её никому не дадим мы в обиду!
Мы сами пижонками слыли когда-то,
А время пришло — уходили в солдаты!
1961 год
*****
Ты вернёшься
Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.
…О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо — родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..
Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста…
Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня…
Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд…
Поклялась тогда я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней,
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней —
Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом — снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.
Только мы — однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша, —
Песней
возвратишься ты с войны!
1969 год
*****
Мне близки армейские законы
Короткие стихи Юлии Друниной о войне для детей
Я только раз видала рукопашный
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Запас прочности
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать! — Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
Я ушла из детства в грязную теплушку
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Я принесла домой с фронтов России
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…
Мне близки армейские законы
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой «Т» — отличьем старшины.
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала —
Научилась верности в бою.
Качается рожь несжатая
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы-девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты —
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
Степной Крым
Есть особая грусть
В этой древней земле —
Там, где маки в пыли,
Словно искры в золе,
И где крокусов синие огоньки
Не боятся ещё человечьей руки.
Вековая, степная, высокая грусть!
Ничего не забыла великая Русь.
О, шеломы курганов,
Каски в ржавой пыли! —
Здесь Мамая и Гитлера
Орды прошли…
***
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил…
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля…
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть в землянке после боя
На колени теплые ее
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное мое.
Анализ стихотворения Друниной «Все грущу о шинели…»
Стихотворение «Всё грущу о шинели…» написано поэтессой Юлией Друниной в 1969 году. Больше двадцати лет прошло с окончания страшной войны, но нанесенная ею глубокая рана, о которой говорит Юлия Владимировна, никак не затянется. Что же это за чувства, что до сих пор волнуют поэтессу?
Это произведение небольшое: в нём всего три строфы. Структура несложна: короткие строчки по три-четыре слова рифмуются перекрёстно (схема abab). Стихотворный размер – анапест. Произведение напоминает исповедь, отрывистые выкрики человека с мятущейся беспокойной душой. Встречаются характерные для лирики Юлии Друниной восклицания: «Нет, меня не сумели…». Мрачные образы, словно вспышки, зажигаются и моментально гаснут в тяжелой тишине, пропитанной горечью.
Лирический герой произведения поверяет читателя в свои переживания. В них сплетается боль, печаль, безнадёжность. Невыносимая тоска по потерянному на поле сражений другу раздирает сердце, которое словно по инерции продолжает стучать:
Друг убит на войне.
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.
Война отняла у лирического героя всё – юность, время, близких. Эта потеря невосполнима, боль от неё, наверное, никогда не утихнет. Строки словно кричат «нет» страданиям, причинённым войной: « НЕ сумели», «войНЕ», «во мНЕ», «нет».
Отпечаток войны глубоко запечатлелся в сознании героя: отныне всё ассоциируется с нею. Сны наполнены серым дымом взрывов. Даже бег времени напоминает орудийные выстрелы:
Дни летят, словно пули,
Как снаряды – года…
Но самое страшное – это то, что герой настолько опустошен, что даже скучает о том времени. Он признаётся, что тоскует о войне. Видит сны, в которых она продолжается. Печально и чуть ласково звучит «грущу о шинели», как о добром друге, сопровождавшем в дни невзгод. Слово «Война» употребляется автором с заглавной буквы, словно это имя давнего знакомого, а не синоним жестокости и горя:
Нет, меня не сумели
Возвратить из Войны.
Сокрушается лирический герой, а затем повторяет, закрепляя мысль:
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
Что это? Стокгольмский синдром? Почему то, что должно вызывать отторжение и желание забыть скорее этот период жизни, кажется чем-то привычным и дорогим сердцу?
Возможно, потому что, по мнению автора, война оставляет зияющие раны в душе человека, не позволяет ему вернуться к нормальной жизни, возвращая вновь и вновь во сне и наяву на поле боя. А значит, она не заканчивается для тех, кто в ней участвовал, даже после формального её завершения.
Безнадёжность. Вот какая главная мысль сквозит в строках
И хотя поэтесса не подводит итога, читатель сам может понять, как важно не повторить ошибок прошлого, чтобы не допустить этого состояния безнадёжности в будущем
Юлия ДрунинаРубрики стихотворения: Анализ стихотворений ✑
Описание трогательного стихотворения Зинка Друниной
Юлия Владимировна посвятила это стихотворение старшему сержанту медицинской службы Зинаиде Александровне Самсоновой (1924-1944), с которой они вместе служили в 667-м стрелковом полку и были подругами.
Зинаида Самсонова оказалась на фронте осенью 1942 года, успев окончить курсы медицинских сестер, а еще ранее — в 1941 году участвовать в строительстве оборонительных укреплений под Москвой.
В наградном листе, подготовленного 26 октября 1943 года командиром 667-го полка на присвоение Зинаиде Самсоновой Звания Героя Советского Союза, мы можем увидеть информацию о том, что эта храбрая девушка участвовала в боях на Сталинградском и Воронежском фронтах — в самых ожесточенных в этой войне.
При форсировании Днепра…
И в самую тяжелую минуту она вставала в один ряд с другими бойцами, сражаясь с противником — как это было возле деревни Пекари Черкасской области 27 сентября 1943 года, когда Зинаида Самсонова участвовала в защите «своих рубежей» (прим. — формулировка из наградного листа).
О том, какой она была, пишет еще отдельно и Юлия Друнина. В книге «Избранные произведения в двух томах» (прим. — Том 1. Проза (1966-1979) можно найти следующее:
Тот наградной лист попал на рассмотрение 21 января 1944 года (судя по дате входящего документа вверху «Вх.01727 21.01.1944»). А через шесть дней, в боях около деревни Холма Гомельской области Зинаида Самсонова погибнет…
Версий две. В первой говорится, что Зинаида Самсонова пала от руки вражеского снайпера, когда пыталась вытащить раненного бойца из-под огня.
Во второй — Зинаида Самсонова приняла командование бойцами на себя после гибели командира, и подняв в их в атаку на врага, живой уже из этого боя не вышла. Вероятно, это реальная версия, так как в стихотворении «Зинка» мы видим следующие слова:
Зинка нас повела в атаку.Мы пробились по черной ржи,По воронкам и буеракамЧерез смертные рубежи.Мы не ждали посмертной славы. –Мы хотели со славой жить.…Почему же в бинтах кровавыхСветлокосый солдат лежит?
Отрывок из стихотворения Юлии Друниной «Зинка»
Юлия Друнина была ее близкой подругой, потому что в батальоне служило всего лишь две девушки — это она и Зинаида Самсонова (об этом говорит сама поэтесса в «Прозе…»). Поэтому точная версия ей известна.
Звание Героя Советского Союза Зинаида Александровна Самсонова получит в июне 1944 года. Сегодня в ее честь созданы бюст, мемориальные доски, названы школы и улицы ее родного края. Но самая ценная память о ней была оставлена ее подругой ~ Юлией Владимировной Друниной, которая сохранила воспоминания о ней — о том, что было пережито на этой страшной войне, из которой Зинаида Самсонова не смогла вернуться…
«– Знаешь, Зинка, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Где-то, в яблочном захолустье,Мама, мамка твоя живет.У меня есть друзья, любимый,У нее ты была одна.Пахнет в хате квашней и дымом,За порогом стоит весна.И старушка в цветастом платьеУ иконы свечу зажгла.…Я не знаю, как написать ей,Чтоб тебя она не ждала?!…»
Ты разлюбишь меня
Ты разлюбишь меня…
Если все-таки станется это,
Повториться не сможет
Наше первое смуглое лето —
Все в росе по колено,
Все в укусах крапивы…
Наше первое лето —
Как мы были глупы и счастливы!
Ты разлюбишь меня…
Значит, яростной крымской весною,
Партизанской весной
Не вернешься ты в юность со мною.
Будет рядом другая —
Вероятно, моложе, яснее,
Только в юность свою
Возвратиться не сможешь ты с нею.
Я забуду тебя.
Я не стану тебе даже сниться.
Лишь в окошко твое
Вдруг слепая ударится птица.
Ты проснешься, а после
Не сумеешь уснуть до рассвета…
Ты разлюбишь меня?
Не надейся, мой милый, на это!
*****