Анализ-сравнение рассказов Л. Андреева “Бездна” и М. Горького “Страсти-мордасти”
Декадентство Л. Андреева и романтизм М. Горького ‘сделали взгляды писателей на взаимоотношения мужчины и женщины, на возникновение животных инстинктов в человеке полярными. Сюжеты обоих рассказов развиваются в диаметрально противоположных направлениях. В начале “Бездны” Л. Андреева мы видим влюбленную пару. Зиночка и Немовецкий полны надежд на будущее, мечтают о жертвенной любви и, может быть, считают, что любят друг друга. Этому способствует и великолепный пейзаж, их окружающий. Начало, как мы видим, вполне романтическое. Но совершенно вдруг сюжет делает резкий поворот – и позолота, лак сентиментальности слетают, обнажая бездны человеческой души. “Бездна!” Выходят на поверхность все низменные животные инстинкты подсознания – и образованный молодой человек падает ниже бродяг, уподобляется зверю, сохраняя лишь одно человеческое качество – “способность лгать”. Да… Глубины подсознания пугают, даже сам человек порой не знает, на что он способен… М. Горький идет совершенно от другого постулата. Атмосфера начала рассказа “Страсти-мордасти” настраивает на разврат, грязь, падение, но неожиданная коллизия – и романтические чувства возникают там, где их, казалось бы, быть не может. На дне жизни человек не опускается до состояния животного, а даже возвышается до сострадания, до помощи слабому, до великодушия. Мы видим зеркальное отражение фабул – М. Горький находит романтизм на “окраинах жизни”, а Л. Андреев показывает страшные бездны души обычного человека. Надуманные этические нормы человечества лишь прикрывают его порочные желания, его развращенную сущность. Люди не умеют любить и понимать друг друга… Печорин говорил, что женщина подобна цветку – подышать “ароматом досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет… “. В каждом мужчине подсознательно дремлет уверенность, что это правда, что именно так и нужно поступать: и невинная, наивная Зиночка втоптана в грязь… Я не думаю, что людям нравится, когда о них говорят правду, показывают самые замусоренные, засаленные уголки их души… Думается, что читающей Россией не был ни понят, ни принят этот рассказ. Психологи никогда не были в почете у народной массы. Но интеллектуалы поняли, что “жизнь подтверждает самые мрачные фантазии автора” (Горький). И я, исходя даже из моего семнадцатилетнего опыта, могу подтвердить это. Кто-то из “современных великих” сказал, что человеческая душа – помойная яма жизни… Это – так?! Так! Так… Мы же, люди, часто не желаем этого сознавать, всячески отрицаем свою низость, тем не менее (увы – часто!) с упоением бросаемся в нее, ища упоения в пороке… Глубины человеческой души волновали русскую литературу еще в XIX веке, литературу – психологию. Вспоминаются сразу Тютчев и Достоевский с их проникновением в “бездны”. Достоевский изучал глубины души человеческой, отыскивая в них самое страшное, на что хотелось бы закрыть глаза, но что существует независимо от нашего сознания и желаний. В страшных образах Свидригайлова, Рогожина, даже Раскольникова, по сути, не должно быть ничего страшного – это обыкновенные люди… У них есть голова, руки, ноги, но их психика вскрыта писателем-психологом и – “хаос шевелится”… В понимании Ф. Тютчева бездна – весь мир, вся вселенная, включая человека с его стремлениями, желаниями, потребностями… “Нет преград меж ей и нами – Вот почему нам ночь (хаос!) страшна”. Страшно заглянуть в мир, в себя – страшно!!!
Тема, жанр и литературное направление
Современники восприняли «Бездну» как первый в русской литературе эротический рассказ, рассматривая его в контексте французского натурализма. Отзывы о «Бездне» в прессе, многочисленные и по большей части отрицательные, далеко не все сводились к простому ханжеству, но часто взывали к здравому смыслу и художественной логике. Таков, например, отзыв Л. Н. Толстого, приведённый в корреспонденции из Ясной Поляны журналиста Ф. Г. Мускаблита: «Ведь это ужас!.. Какая грязь, какая грязь!.. Чтобы юноша, любивший девушку, заставший её в таком положении и сам полуизбитый – чтобы он пошёл на такую гнусность!.. Фуй!.. И к чему это всё пишется?.. Зачем?..» Этот отзыв появился в газете «Биржевые ведомости» 31 августа 1902 г., и в тот же день Андреев написал критику А. А. Измайлову: «Читали, конечно, как обругал меня Толстой за «Бездну»? Напрасно это он – «Бездна» родная дочь его «Крейцеровой сонаты», хоть и побочная».
Определение весьма точное, если иметь в виду, что автор «Крейцеровой сонаты» вытаскивает наружу сексуальную подоплёку семейных отношений – автор же «Бездны» просто углубляется в тот «дешёвый разврат», о котором 10-летний люмпен Петька из его раннего рассказа «Петька на даче» знает гораздо больше 17-летней гимназистки Зиночки – до тех пор, пока её не насилуют представители «дешёвого разврата» вкупе с возвышенным интеллигентом Немовецким.
Тяжело переживая неприятие Л. Н. Толстого и других литераторов, с чьим мнением нельзя было не считаться (напр., Вл. И. Немировича-Данченко), Андреев собирался написать «Антибездну». Однако воплощение этого замысла свелось к публикации в том же в «Курьере» «Письма в редакцию Немовецкого» (6 марта 1903 года). В нём герой рассказа опровергает автора, приписавшего ему то, чего он не делал. «На самом деле» он, Немовецкий, поступил «ещё хуже»: испытывая непреодолимое отвращение к Зиночке, изнасилованной нищими бродягами, бросил её одну в лесу и больше никогда её не видел.
Публикация «Письма Немовецкого» обрушила шквал новых «опровержений». Так, Владимир Жаботинский предложил противоположную версию продолжения сюжета «Бездны» и опубликовал в «Одесских новостях» (через 11 дней после публикации в «Курьере» «Письма Немовецкого») «Письмо в редакцию», подписанное именем Зинаиды Немовецкой, то есть героини, ставшей, по воле автора «Письма», женой Немовецкого. А в житомирской газете «Волынь» появилось даже (всего через четыре дня после «Письма Немовецкого»!) «Письмо босяков», т. е. трёх насильников Зиночки (автор скрылся под псевдонимом Омега). В том же году «Бездна» вышла отдельной книгой в Берлине, в издательстве Иоганна Рэде. Книга была дополнена всеми вышеупомянутыми «письмами» и статьёй Л. Н. Толстого… о Мопассане – лишнее доказательство, что «Бездна» Андреева для читателя-современника, при всём намеренном эпатаже, в художественном отношении не открывала новых путей, а продолжала путь французского натурализма, отнюдь не ставший магистральным и для самого автора рассказа.
