Ольга берггольц 📜 стихи о себе

Символ из детства

Трехтомное издание полного корпуса дневников «Ольга Берггольц. Мой дневник» вышло в 2017–2020 годах в издательстве «Кучково поле»

Но сначала про сон. В 1954 году в автобиографической прозе Берггольц поделилась одним сном про город Углич, куда мать увезла её с младшей сестрой от бедствий и голода Гражданской войны. По ордеру горкоммуны жили они с 1918 по 1921 год, пока не вернулись в Петроград, в келье еще действовавшего тогда Богоявленского девичьего монастыря, и тогдашние впечатления запали ей так глубоко в душу, что сон о том месте посещал её время от времени всю жизнь. Но что именно ей снилось? «Мне снилось: я попала в Углич и иду по длинной, широкой, заросшей мелкой зеленой травкой улице… И вот я иду по зеленоватой, мерцающей улице, а вдали тоже мерцает и светится белая громада собора. Мне обязательно нужно дойти до него, потому что за ним наша школа и садик… и я знаю, что когда дойду до собора, …наступит удивительное, мгновенное, полное счастье. И я кружу по странно сумеречным улицам, и собор всё ближе, всё ярче, и всё нарастает и нарастает во мне предчувствие счастья, всё сильнее дрожит и трепещет внутри что-то прекрасное, сверкающее, почти режущее, и всё ближе собор, и вдруг — конец: просыпаюсь! Так и не удалось мне за долгие-долгие годы дойти — во сне до „своего собора“».

В этом повторяющемся всю жизнь сне Ольги Берггольц мне видится некий символ. Не нужно быть великим толкователем сновидений, чтобы предположить: что-то существенное, связанное с её детством, пребыванием в Угличе, жизнью в монастыре, было вытеснено в бессознательное и во сне давало о себе знать в символической форме пути к храму, до которого никогда не удавалось дойти. Почему и что было вытеснено, можно узнать из произведений Берггольц, прежде всего по её дневникам.

Церковь Успения Пресвятой Богородицы («Дивная») в Алексеевском Угличском женском монастыре. 1920–1930-е годы 

Нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад

Ольга Берггольц. Стихи о войне. Блокада Ленинграда

Я говорю

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
Не поколеблет грохот канонад,
И если завтра будут баррикады-
Мы не покинем наших баррикад…
И женщины с бойцами встанут рядом,
И дети нам патроны поднесут,
И надо всеми нами зацветут
Старинные знамена Петрограда.

Блокадная ласточка

Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна —
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.

Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».

Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.

…Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!

Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень — к роднику.

Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?

Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?

Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны…

О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было, даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне…

Стихи о себе

И вот в послевоенной тишине
К себе прислушалась наедине…
. . . . . . . . . . . . . . . .
Какое сердце стало у меня,
Сама не знаю, лучше или хуже:
Не отогреть у мирного огня,
Не остудить на самой лютой стуже.

И в черный час зажженные войною,
Затем чтобы не гаснуть, не стихать,
Неженские созвездья надо мною,
Неженский ямб в черствеющих стихах.

Но даже тем, кто все хотел бы сгладить
В зеркальной, робкой памяти людей,
Не дам забыть, как падал ленинградец
На желтый снег пустынных площадей.

Как два ствола, поднявшиеся рядом,
Сплетают корни в душной глубине
И слили кроны в чистой вышине,
Даря прохожим мощную прохладу,
Так скорбь и счастие живут во мне
Единым корнем – в муке Ленинграда,
Единой кроною – в грядущем дне.

И все неукротимей год от года,
К неистовству зенита своего
Растет свобода сердца моего,
Единственная на земле свобода.

Сестре

Машенька, сестра моя, москвичка!
Ленинградцы говорят с тобой.
На военной грозной перекличке
слышишь ли далекий голос мой?

Знаю — слышишь. Знаю — всем знакомым
ты сегодня хвастаешь с утра:
— Нынче из отеческого дома
говорила старшая сестра. —
…Старый дом на Палевском, за Невской,
низенький зеленый палисад.
Машенька, ведь это — наше детство,
школа, елка, пионеротряд…
Вечер, клены, мандолины струны
с соловьем заставским вперебой.
Машенька, ведь это наша юность,
комсомол и первая любовь.
А дворцы и фабрики заставы?
Труд в цехах неделями подряд?
Машенька, ведь это наша слава,
наша жизнь и сердце — Ленинград.
Машенька, теперь в него стреляют,
прямо в город, прямо в нашу жизнь.
Пленом и позором угрожают,
кандалы готовят и ножи.
Но, жестоко душу напрягая,
смертно ненавидя и скорбя,
я со всеми вместе присягаю
и даю присягу за тебя.
Присягаю ленинградским ранам,
первым разоренным очагам:
не сломлюсь, не дрогну, не устану,
ни крупицы не прощу врагам.
Нет! По жизни и по Ленинграду
полчища фашистов не пройдут.
В низеньком зеленом полисаде
лучше мертвой наземь упаду.
Но не мы — они найдут могилу.
Машенька, мы встретимся с тобой.
Мы пройдемся по заставе милой,
по зеленой, синей, голубой.
Мы пройдемся улицею длинной,
вспомним эти горестные дни
и услышим говор мандолины,
и увидим мирные огни.
Расскажи ж друзьям своим в столице:
— Стоек и бесстрашен Ленинград.
Он не дрогнет, он не покорится, —
так сказала старшая сестра.

Ленинградский салют

…И снова мир с восторгом слышит
салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
освобожденный Ленинград!

…Мы помним осень, сорок первый,
прозрачный воздух тех ночей,
когда, как плети, часто, мерно
свистели бомбы палачей.

Но мы, смиряя страх и плач,
твердили, диким взрывам внемля:
— Ты проиграл войну, палач,
едва вступил на нашу землю!

А та зима… Ту зиму каждый
запечатлел в душе навек —
тот голод, тьму, ту злую жажду
на берегах застывших рек.

Кто жертв не предал дорогих
земле голодной ленинградской —
без бранных почестей, нагих,
в одной большой траншее братской?!

Но, позабыв, что значит плач,
твердили мы сквозь смерть и муку:
— Ты проиграл войну, палач,
едва занес на город руку!

Какой же правдой ныне стало,
какой грозой свершилось то,
что исступленною мечтой,
что бредом гордости казалось!

Так пусть же мир сегодня слышит
салюта русского раскат.
Да, это мстит, ликует, дышит!
Победоносный Ленинград!

Вдогонку уплывающей по Неве льдине

Был год
сорок второй,

Меня шатало
От голода,
От горя,
От тоски.
Но шла весна —
Ей было горя мало
До этих бед.
Разбитый на куски,
Как рафинад сырой и ноздреватый,
Под голубой Литейного пролет,
Размеренно раскачивая латы,
Шел по Неве с Дороги жизни лед.
И где-то там
Невы посередине,
Я увидал с Литейного моста
На медленно качающейся льдине —
Отчетливо
Подобие креста.
А льдинка подплывала,
За быками
Перед мостом замедлила разбег.
Крестообразно,
В стороны руками,
Был в эту льдину впаян человек.
Нет, не солдат, убитый под Дубровкой
На окаянном «Невском пятачке»,
А мальчик,
По-мальчишески неловкий,
В ремесленном кургузном пиджачке.
Как он погиб на Ладоге,
Не знаю.
Был пулей сбит или замерз в метель.
…По всем морям,
Подтаявшая с краю,
Плывет его хрустальная постель.
Плывет под блеском всех ночных созвездий,
Как в колыбели,
На седой волне.
…Я видел мир,
Я полземли изъездил,
И время душу раскрывало мне.
Смеялись дети в Лондоне.
Плясали
В Антафагасте школьники.
А он
Все плыл и плыл в неведомые дали,
Как тихий стон
Сквозь материнский сон.
Землятресенья встряхивали суши.
Вулканы притормаживали пыл.
Ревели бомбы.
И немели души.
А он в хрустальной колыбели плыл.
Моей душе покоя больше нету.
Всегда,
Везде,
Во сне и наяву,
Пока я жив,
Я с ним плыву по свету,
Сквозь память человечеству плыву.

М. Дудин

Анализ стихотворения Берггольц «Блокадная ласточка»

8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда – открылась самая страшная страница в истории Северной столицы. В окруженном немцами и их союзниками городе не было достаточных запасов продовольствия и топлива. Единственной возможностью доставить что-то оказавшимся в осаде людям оставалось Ладожское озеро, нередко обстреливаемое врагом. Известно, что Гитлер намеревался стереть Ленинград с лица земли. Кроме того, фюрера совершенно не интересовало сохранение жизней мирного населения. Наиболее тяжелой для блокадников стала зима 1941-42. Количество умерших от голода, холода, болезней исчислялось десятками тысяч. Весной 1942 года фашисты объявили, что в осажденный Ленинград даже птица не может пролететь. В ответ многие жители города стали носить на груди специальный жетон. Он представлял собой ласточку, несущую в клюве письмо, и означал ожидание доброй вести с большой земли. О нем рассказывается в проникновенном стихотворении Ольги Федоровны Берггольц «Блокадная ласточка», написанном в 1945 году.

О буднях осажденного Ленинграда поэтесса знала не понаслышке. Она не покинула город после начала Великой Отечественной войны. В августе 1941 года стала работать на радио, практически ежедневно обращаясь к жителям Северной столицы и призывая их мужественно встречать невзгоды и лишения. В январе 1942 года от голода скончался ее супруг, через пару месяцев из города выслали отца Ольги Федоровны, отказавшегося стать осведомителем. В этот период Берггольц создает свои лучшие произведения, посвященные блокаде, – «Ленинградская поэма» и «Февральский дневник». Кстати, именно перу поэтессы принадлежит ставшая крылатой фраза: «Никто не забыт и ничто не забыто».

В стихотворении «Блокадная ласточка» лирическая героиня вспоминает весну 1942 года, символом которой стала маленькая ласточка из жести. Жетон – реакция ленинградцев на то, что в их город способны долетать только птицы да самолеты. Этот знак, рожденный среди народа, а не спущенный сверху, – большая ценность для жителей окруженного врагами Ленинграда. Вторая часть стихотворения переносит читателей на несколько лет вперед – блокада прорвана, быт потихоньку начинает налаживаться. Вот только героине произведения кажется, что самое желанное письмо она так и не получила, – неизвестно, кто его написал, когда и по какому поводу. Это письмо – словно олицетворение тех психологических травм, тех потерь, которые принесла блокадникам война и которые им не суждено забыть.

• Алла демидова читает стихи цветаевой ахматовой

    

• Любовь в мелочах стихи

    

• Кто из поэтов высоко оценил стихи с есенина свежие чистые голосистые

    

• Но однажды по утру прискакала стих 7 букв подсказка к

    

• Рифма к слову огонек в стихах

Родине

1

Все, что пошлешь: нежданную беду,
свирепый искус, пламенное счастье,-
все вынесу и через все пройду.
Но не лишай доверья и участья.

Как будто вновь забьют тогда окно
щитом железным, сумрачным и ржавым…
Вдруг в этом отчуждении неправом
наступит смерть — вдруг станет все равно.

2

Не искушай доверья моего.
Я сквозь темницу пронесла его.

Сквозь жалкое предательство друзей.
Сквозь смерть моих возлюбленных детей.

Ни помыслом, ни делом не солгу.
Не искушай — я больше не могу…

3

Изранила и душу опалила,
лишила сна, почти свела с ума…
Не отнимай хоть песенную силу,-
не отнимай,- раскаешься сама!

Не отнимай, чтоб горестный и славный
твой путь воспеть. Чтоб хоть в немой строке
мне говорить с тобой, как равной с равной,-
на вольном и жестоком языке!

Анализ стихотворения Берггольц «Пусть голосуют дети»

Стихотворение «Пусть голосуют дети» написано в 1949 году, когда в народном сознании еще не зажили глубокие раны, нанесенные войной, когда на улицах можно было увидеть много калек всех возрастов. Но в рамках стихотворения О. Ф. Берггольц поднимает самую страшную тему, которой избегали многие – дети на войне.

Автор использует такие выразительные средства:

• синтаксический параллелизм – «Он … учился, он старался … Он знал…», «И лежал – и боялся», «Пусть подымет… Пусть уличит…» – используется для создания акцента;
• однородные члены предложения – «за мир, за счастье», «учился, старался, любил ловить» – описывают счастливый довоенный быт;
• умолчания – «Любил ловить… мяч…» – за троеточием автор скрывает полноту и гармонию детского мира, перечеркнутого войной, «обрубки … протянув…» – здесь пауза, создаваемая троеточием, заставляет читателя прочувствовать весь ужас сказанного;
• риторические восклицания – «О, стойкость!», «Проклятье разжигающим … !», «О, сколько их…!» – отражают авторские эмоции, транслируемые читателю;
• метафору – «кора земли» – она создает ассоциацию с человеческой черствостью;
• сравнения – «являлись, как равные…»;
• синекдохи – «счастие народов», «дети мира» – помогают увидеть за общим частное – судьбу каждого конкретного ребенка;
• эпитеты – «прочный мир», «истерзанное детство», «детская немыслимая стойкость» – создают атмосферу нетерпимости к войне;
• инверсию – «некуда им… было деться», «являлись инвалиды», «уличит детство» – которая, выделяя последнее слово фразы, усиливает акцент именно на нем;
• эллипсис – «когда замрут (все) вокруг»;
• лексику высокого стиля – «уличит», «грядущий суд», «постыден», без которой невозможно обойтись при написании стихотворения на такую тему;
• лексический повтор – «Проклятье …! Проклятье тем…» – подчеркивает отрицание войны автором;
• парцелляцию (членение предложения) – «…он старался. Любил…» – она используется для выделения каждого образованного предложения;
• антитезу – «Любил ловить… – и вот лежал» – прием иллюстрирует страшную перемену, произошедшую с ребенком;
• олицетворение – «разжигающие войну»;
• аллитерацию – «Любил ловить зеленый круглый…» – звонкий сонорный звук «л» создает ощущение гладкости, уюта и безопасности – атрибутов мирной жизни.

Небольшое стихотворение имеет мощный антивоенный посыл. Оно описывает страшную цену человеческого тщеславия и алчности.

Ольга БерггольцРубрики стихотворения: Анализ стихотворений ✑

«Мадонна блокады»

Ее называли ласково и «Муза» и «Мадонна блокады», но самым дорогим подарком была для нее немудреная народная фраза: «Наша Оля»…

Сегодня мы увидим Ленинград 40-х годов глазами поэтессы Ольги Берггольц. Ей было суждено стать «голосом блокадного Ленинграда». Нет слов, чтобы описать то, что Ольга Берггольц сделала для осажденного города. Ах, как она умела находить сердечные слова, не мудрствуя лукаво.

Ольга Берггольц разделила со своим городом все тяготы блокады. Первой блокадной зимой, как и тысячи горожан, поэтесса перешла на казарменное положение — ночевала прямо на месте работы, в Радиокомитете, на улице Ракова (ныне Итальянской).

Совет

Да, там блокадный быт несколько легче — в помещении топили, была вода, а иногда и электричество, но «бедный ленинградский ломтик хлеба» у работников Радиокомитета был таким же, как у всех. И носила Ольга свои «сто двадцать пять блокадных грамм» вместе с ложкой и пол-литровой баночкой, как и большинство блокадников, в сумке из-под оказавшегося ненужным противогаза.

Смерть ни разу не дохнула в лицо ленинградцев удушающим запахом газа, она вошла в каждого холодом, слабостью, ознобом и голодным забытьем…

Огромное влияние на творчество поэтессы оказал Николай Молчанов, который, по словам Ольги, «своей любовью небывалой меня на жизнь и мужество обрек…» Но и это счастье оказалось очень коротким – война…

Они воевали почти рядом. Он – в промерзших окопах, она – в радиостудии, где со своими стихами почти ежедневно обращалась к героическим защитникам Ленинграда. Ее «Февральский дневник» оказался гораздо сильнее фашистских снарядов, костлявой руки голода, безвозвратности потерь.

«Никто не забыт, ничто не забыто»…

Ольга, как и все ленинградцы, привыкла к виду саночек с гробами, а чаще — с завернутыми в простыни трупами. Смертность от голода достигла ужасающих масштабов — только на Пискаревском кладбище зимой 1941/42 года в братских могилах захоронили около 500 тысяч ленинградцев.

В конце января 1942-го от дистрофии умер муж Ольги, Николай Молчанов.

Но и в те дни по Ленинградскому радио звучал ее голос, негромкий, с легкой картавинкой. Она даже не задумывалась над тем, что голос этот объединял людей в незримое, но столь спасительное блокадное братство. Ведь радио в Ленинграде тогда никто не выключал — именно оно было едва ли не единственной связью между людьми.

Чаще всего Берггольц читала по радио свои стихи — всегда посвященные Ленинграду, и не только его страданиям, но и его красоте, приобретшей фантастический характер именно в дни блокады.

Обратите внимание

Конечно, в городе не блестели привычные шпили Адмиралтейской иглы и Петропавловского собора — их закрыли огромными брезентовыми чехлами, Медный всадник был заложен мешками с песком, в специальные ящики спрятаны скульптуры. Летнего сада, зарыты в землю знаменитые кони с Аничкова моста. И тем не менее это был по-своему прекрасный, аскетический город-воин.

В его облике появились особые детали, характерные только для военного времени. Это в первую очередь таблички с надписью «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», зимой — вереницы остановившихся троллейбусов и трамваев…

Ольгу особенно поразил их вид во время похода за Невскую заставу к отцу в феврале 1942-го.

От Московского вокзала до самой Невской лавры тянулась цепь обледенелых, засыпанных снегом, мертвых, как люди, троллейбусов… И пусть стихи Ольги Берггольц для кого-то покажутся слишком горьким лекарством, но они нужны. Они очищают душу. Если вам доведется в Ленинграде побывать на Волковом кладбище, обязательно разыщите так называемые Литераторские мостки, где похоронена «Мадонна блокады». Цветы на ее могиле появляются в любое время года.

.

.Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…   Кронштадтский злой, неукротимый ветер в мое лицо закинутое бьет. В бомбоубежищах уснули дети, ночная стража встала у ворот.

  И женщины с бойцами встанут рядом, и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда.

  Руками сжав обугленное сердце, такое обещание даю я, горожанка, мать красноармейца, погибшего под Стрельною в бою:   Мы будем драться с беззаветной силой, мы одолеем бешеных зверей, мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей.

«Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?

А я могу любить…»

Я говорю с тобой под свист снарядов

… Я говорю с тобой под свист снарядов,

угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда,

страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветер

в мое лицо закинутое бьет.

В бомбоубежищах уснули дети,

ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом — смертная угроза —

Бессонны ночи, тяжек день любой.

Но мы забыли, что такое слезы,

что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,

не поколеблет грохот канонад,

и если завтра будут баррикады —

мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,

и дети нам патроны поднесут,

и надо всеми нами зацветут

старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,

такое обещание даю

я, горожанка, мать красноармейца,

погибшего под Стрельною в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,

мы одолеем бешеных зверей,

мы победим, клянусь тебе, Россия,

от имени российских матерей.

Август 1941 года

*****

Блокадный Ленинград

По Ленинграду смерть метет,

Она теперь везде,

Как ветер.

Мы не встречаем Новый год –

Он в Ленинграде незаметен.

Дома –

Без света и тепла,

И без конца пожары рядом.

Враг зажигалками дотла

Спалил

Бадаевские склады.

И мы

Бадаевской землей

Теперь сластим пустую воду.

Земля с золой,

Земля с золой –

Наследье

Прожитого года.

Блокадным бедам нет границ:

Мы глохнем

Под снарядным гулом,

От наших довоенных лиц

Остались

Лишь глаза и скулы.

И мы

Обходим зеркала,

Чтобы себя не испугаться…

Не новогодние дела

У осажденных ленинградцев…

Здесь

Даже спички лишней нет.

И мы,

Коптилки зажигая,

Как люди первобытных лет

Огонь

Из камня высекаем.

И тихой тенью

Смерть сейчас

Ползет за каждым человеком.

И все же

В городе у нас

Не будет

Каменного века!

Кто сможет,

Завтра вновь пойдет

Под вой метели

На заводы.

… Мы

не встречаем Новый год,

Но утром скажем:

С Новым годом!

Ю. Воронов

31 декабря 1941 года

Всем блокадникам города Ленинграда посвящается…

Тонкие пальцы, прозрачные пальцы ,

Мутный хрусталик зрачка.

Ночь танцевала снежные вальсы ,

Тускло мерцала свеча.

Падали звёзды, словно снаряды ,

Мир прожигая насквозь.

Ты уцелела в эту блокаду ,

Ты и твой призрачный гость.

Чёрствый сухарик — на половинки,

Фляга студёной воды,

Груды развалин, холод и льдинки.

Как бы дожить до среды?

До остановки — два километра;

Улицы трупов полны ,

Мёртвые лица, полосы ветра, —

Гулкое эхо войны…

Город оттаял , весной освящённый ,

Чуть отогрелась и ты.

Ветви раскинули старые клёны,

И заскрипели мосты.

Пыль — на комоде, в комнате — тени.

Где же твой призрачный гость?

Может, — уехал? А может, виденье

Встретить тебе довелось…

С.В. Титов

Разговор с соседкой

Дарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.

Вот мы прожили почти полгода,
полтораста суток длится бой.
Тяжелы страдания народа —
наши, Дарья Власьевна, с тобой.

О, ночное воющее небо,
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба —
он почти не весит на руке…

Для того чтоб жить в кольце блокады,
ежедневно смертный слышать свист —
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви…

Столько, что минутами в смятенье
ты сама себя не узнаешь:
«Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
— «Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь».

Дарья Власьевна, еще немного,
день придет — над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.

И какой далекой, давней-давней
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнем рукою ставни,
сдернем шторы черные с окна.

Пусть жилище светится и дышит,
полнится покоем и весной…
Плачьте тише, смейтесь тише, тише,
будем наслаждаться тишиной.

Будем свежий хлеб ломать руками,
темно-золотистый и ржаной.
Медленными, крупными глотками
будем пить румяное вино.

А тебе — да ведь тебе ж поставят
памятник на площади большой.
Нержавеющей, бессмертной сталью
облик твой запечатлят простой.

Вот такой же: исхудавшей, смелой,
в наскоро повязанном платке,
вот такой, когда под артобстрелом
ты идешь с кошелкою в руке.

Дарья Власьевна, твоею силой
будет вся земля обновлена.
Этой силе имя есть — Россия
Стой же и мужайся, как она!

8 сентября, обычный день недели

(8 сентября 1941 года началась блокада
Ленинграда)

8 сентября, обычный день недели,

Начало осени, красивое и яркое,

Сентябрьский ветерок, и голуби летели,

И лес к себе манил людей подарками,

И тишиной, и свежестью дыхания.

Привычно занималось утро раннее…

Так было до того или потом,

Но в этот год беда стучалась в дом.

В том 41-ом памятном году

Железным обручем сковало красоту,

Безжалостный, губительный охват,

Жизнь ленинградцев превративший в ад, –

БЛОКАДА. Нам, живущим, не понять,

Что чувствовал ребёнок, угасая,

Везя на санках умершую мать

И губы от бессилия кусая…

Звучат сирены, метронома звук

Тревожит память деточек блокадных,

Им выпало без счёта адских мук,

Труда для фронта без речей парадных,

Им выпало, но люди не сдалИсь,

Не сдался город, взрослые и дети!

Их памяти, живущий, поклонись

И расскажи – пусть помнят! – нашим
детям.

Г. Станиславская

Бабье лето

Есть время природы особого света,

неяркого солнца, нежнейшего зноя.

Оно называется

бабье лето

и в прелести спорит с самою весною.

Уже на лицо осторожно садится

летучая, лёгкая паутина…

Как звонко поют запоздалые птицы!

Как пышно и грозно пылают куртины!

Давно отгремели могучие ливни,

всё отдано тихой и тёмною нивой…

Всё чаще от взгляда бываю счастливой,

всё реже и горше бываю ревнивой.

О мудрость щедрейшего бабьего лета,

с отрадой тебя принимаю… И всё же,

любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?

А рощи безмолвны, а звёзды всё строже…

Вот видишь — проходит пора звездопада,

и, кажется, время навек разлучаться…

…А я лишь теперь понимаю, как надо

любить, и жалеть, и прощать, и прощаться.

1956, 1960 год

*****

Без Бога, но со Христом

В детстве Ольга росла под влиянием православных мамы и бабушек. Не только в Угличе, но и вернувшись в Петроград, и сама Ольга оставалась искренне верующей, защищала в себе веру от наступавшего безбожия. Так, в апреле 1923 года она записала в дневнике: «Нет, жалкие лгуны, / Напрасно вы кричите, / Что Бога не было, что не воскрес Христос! / Вы этим в сердце нам лишь веру укрепите, / Прошедшую сквозь дымку горьких слез!» Она с возмущением писала в дневнике об осквернении мощей святых.

Но вскоре начинают появляться записи с выражением всё бóльших симпатий к «идейным коммунистам», которые ей кажутся бόльшими христианами, чем её родные: «Что, в сущности, представляет собою коммунизм? Это учение Христа, т.е. исполнение его заветов, но с отрицанием его самого. И, по-моему, в РКП более правды, чем в монашеской общине. И меня влечет к нему, и я буду коммунисткой! <…> Я на сильном переломе: я разуверилась почти что в Христианах, а Бог? — он так далеко… Если есть Бог, зачем он не поможет мне и другим; да, он наказует. Но ведь он добрый, терпеливый, милостивый, а наказует. …Не понимаю. Да, христиане! Вот они — слова пустые. Хотя бы наша бабушка. Она молится, исповедуется, а первая сплетница» (здесь и далее правописание оригинала).

Духовный перелом у Ольги Берггольц пришелся на 13–14 лет, к этому времени относится такая запись: «Мне тяжко, мне больно. Собравши усилья, / Я в мрачную душу не бога зову… / О, демон, слети на пылающих крыльях» и т.д

И хотя в этих строчках много от «литературы» (Лермонтов?), но важно, на что в литературе откликается душа. Вот один из откликов: «„Овод“ крепко засел в моей душе

я абсолютно не верю в Бога! Бог — это создание самого народа, людей. Как „Овод“, я сокрушила в своем сердце Бога… но не Христа. Нет, Христос не бог: Христос — великий коммунист, это был человек, правда, идеальный, но не бог».

Ольга еще некоторое время участвует в церковных обрядах, исповедуется на Пасху, причащается, главным образом, чтобы не огорчить мать, которую горячо любит. Но дух бунта против «среды» и посредственности всё более растет в её сердце. Прочтя Достоевского, она пишет: «Раскольников во всем прав. <…> Я не хочу быть тварью… дрожащей… вошью… Нужно быть гордой, гордой и смелой, чтоб потом право иметь — сметь». Или: «Я не хотела бы ни жить, ни умереть так, как наша бабушка. <…> Я хочу умереть за что-нибудь красивое, гордое».

Я не был на фронте, но знаю

Я не был на фронте, но знаю

Как пули над ухом свистят,

Когда диверсанты стреляют

В следящих за ними ребят,

Как пули рвут детское тело

И кровь алым гейзером бьёт…

Забыть бы всё это хотелось,

Да ноющий шрам не даёт.

Я не был на фронте, но знаю

Сгоревшей взрывчатки угар.

Мы с Юркой бежали к трамваю,

Вдруг свист и слепящий удар…

Оглохший, в дымящейся куртке,

Разбивший лицо о панель,

Я всё же был жив, а от Юрки

Остался лишь только портфель.

Я не был на фронте, но знаю

Тяжелый грунт братских могил.

Он, павших друзей накрывая,

И наши сердца придавил.

Как стонет земля ледяная,

Когда аммонала заряд

могилы готовит, я знаю,

Мы знаем с тобой, Ленинград.

А. Молчанов

Я сердце свое никогда не щадила

Я сердце свое никогда не щадила:
ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти…
Прости меня, милый. Что было, то было
Мне горько.
И все-таки всё это — счастье.

И то, что я страстно, горюче тоскую,
и то, что, страшась небывалой напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно…
И все-таки всё это — счастье.

Пускай эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.
Страшней — всепрощенье. Страшней — равнодушье.
Любовь не прощает. И всё это — счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая,
покуда она не утеха, а — счастье.

Стихи про войну

Стихи про войну известных авторов. В этом разделе мы собрали для вас лучшие стихотворения отечественных поэтов про Великую Отечественную войну.

Стих «Священная война»

Вставай, страна огромная,Вставай на смертный бойС фашистской силой темною,С проклятою ордой!

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идет война народная,Священная война!

Как два различных полюса,Во всем враждебны мы:За свет и мир мы боремся,Они — за царство тьмы.

Дадим отпор душителямВсех пламенных идей,Насильникам, грабителям,Мучителям людей!

Не смеют крылья черныеНад Родиной летать,Поля ее просторныеНе смеет враг топтать!

Гнилой фашистской нечистиЗагоним пулю в лоб,Отребью человечестваСколотим крепкий гроб!

Встает страна огромная,Встает на смертный бойС фашистской силой темною,С проклятою ордой.

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идет война народная,Священная война!

***

Твардовский — стихи о войне

В пилотке мальчик босоногий

В пилотке мальчик босоногийС худым заплечным узелкомПривал устроил на дороге,Чтоб закусить сухим пайком.

Горбушка хлеба, две картошки —Всему суровый вес и счет.И, как большой, с ладони крошкиС великой бережностью — в рот.

Стремглав попутные машиныПроносят пыльные борта.Глядит, задумался мужчина.— Сынок, должно быть сирота?

И на лице, в глазах, похоже,-Досады давнишняя тень.Любой и каждый все про то же,И как им спрашивать не лень.

В лицо тебе серьезно глядя,Еще он медлит рот открыть.— Ну, сирота.- И тотчас:- Дядя,Ты лучше дал бы докурить.

Симонов — стихи о войне

Тот самый длинный день в году

Тот самый длинный день в годуС его безоблачной погодойНам выдал общую бедуНа всех, на все четыре года.Она такой вдавила следИ стольких наземь положила,Что двадцать лет и тридцать летЖивым не верится, что живы.А к мертвым, выправив билет,Все едет кто-нибудь из близких,И время добавляет в спискиЕще кого-то, кого нет…И ставит,ставитобелиски.

***

Муса Джалиль стихи о войне

Слеза

Покидая город в тихий час,Долго я глядел в твои глаза.Помню, как из этих черных глазПокатилась светлая слеза.

И любви и ненависти в нейБыл неиссякаемый родник.Но к щеке зардевшейся твоейЯ губами жаркими приник.

Я приник к святому роднику,Чтобы грусть слезы твоей испитьИ за все жестокому врагуПолной мерой гнева отомстить.

И отныне светлая слезаСтала для врага страшнее гроз.Чтобы никогда твои глазаБольше не туманились от слез.

Высоцкий стихи о войне

Вцепились они в высоту, как в своё.Огонь миномётный, шквальный…А мы всё лезли толпой на неё,Как на буфет вокзальный.

И крики «ура» застывали во рту,Когда мы пули глотали.Семь раз занимали мы ту высоту —Семь раз мы её оставляли.

И снова в атаку не хочется всем,Земля — как горелая каша…В восьмой раз возьмём мы её насовсем —Своё возьмём, кровное, наше!

А можно её стороной обойти?И что мы к ней прицепились?!Но, видно, уж точно — все судьбы-путиНа этой высотке скрестились.

Вцепились они в высоту, как в своё.Огонь миномётный, шквальный…А мы всё лезли толпой на неё,Как на буфет вокзальный.

Стихи о войне (Великой Отечественной, 1941-1945 гг.) для детей и взрослых. Стихи о войне известных авторов: Твардовский, Симонов, Муса Джалиль, Высоцкий. Стихи о победе в Великой Отечественной войне.