Текст
Я не хочу, чтоб свет узналМою таинственную повесть:Как я любил, за что страдал, –Тому судья лишь бог да совесть!..
Им сердце в чувствах даст отчет,У них попросит сожаленья;И пусть меня накажет тот,Кто изобрёл мои мученья.
Укор невежд, укор людейДуши высокой не печалит, –Пускай шумит волна морей,Утёс гранитный не повалит;
Его чело меж облаков,Он двух стихий жилец угрюмый,И, кроме бури да громов,Он никому не вверит думы…
1837 год.
В стихотворении «Я не хочу, чтоб свет узнал» Лермонтов ещё раз противопоставляет себя обществу, не желая дышать с ним одним воздухом и жить по единым ветхим законам. Произведение написано в 1837 году и не первый раз поднимает тему личности и толпы (вспомним «Монолог» от 1830 года), показывая, что мировоззрение поэта не меняется с возрастом.
Родина
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю — за что, не знаю сам, —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям.
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно.
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
1841 год
*****
Я не унижусь пред тобою
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для зблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслею небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он?
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!
Я горд! — прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил, —
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку —
Безумец! — лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала — я тебя не знал!
Зима 1832 года
*****
Дума
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию — презренные рабы.
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты — его паденья час!
Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
Мы лучший сок навеки извлекли.
Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства —
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
Глядя насмешливо назад.
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
1838 год
*****
Анализ стихотворения Михаила Юрьевича Лермонтова «Я не хочу, чтоб свет узнал…»
Конфликт романтического героя и общества — важнейший для лермонтовской поэтики. «Свет», который пренебрежительно именуется «толпой», ценит лишь «ничтожество» и враждебен человеку свободному, мыслящему, талантливому. Искренний и смелый герой сталкивается с клеветой и обманом, которые метафорически уподобляются ядовитому веществу: романтику пришлось почувствовать на себе «злобы яд» и «яд сердечный».
Стихотворение 1837 г. начинается с декларации: лирический герой желает скрыть от враждебного общества свои чувства, составляющие «таинственную повесть» жизни. Право высшего суда признается только за Богом и собственной совестью. Отношение героя к божественному началу противоречиво. Бесстрашный романтик предъявляет претензию Всевышнему, бросая дерзкую фразу: «Изобрел мои мученья». Кощунственные строки проникнуты горькой иронией: могущественные силы не оградили возвышенное сердце от испытаний и терзаний.
«Высокая душа» безразлична к общественному осуждению, что подчеркивается лексической анафорой «укор». В этой же строке герой саркастически уравнивает членов светского общества с «невеждами».
Произведение завершается природной зарисовкой, служащей сравнением с внутренним состоянием героя. Символическая доминанта пейзажа — образ «утеса гранитного», которому не страшны морские бури. Поверхность скалы сравнивается с «челом», а сам утес наделяется способностью мыслить и получает метафору «жилец угрюмый» — система олицетворений призвана оживить образ и максимально приблизить его к облику мрачного и мятежного романтика.
Сквозной образ неприступного утеса или скалы, возвышающихся над бушующим морем, в лермонтовской трактовке символизирует душевную твердость и силу одинокого героя. Подобное идейно-образное наполнение характерно для произведений «Гроза», «Романс». В первом из них подчеркивается недвижность «скалы остроконечной» на фоне морской грозы. «Холодная» и «равнодушная» душа лирического субъекта соотносится с природным образом, объединяясь по признаку неподвижности. «Серая скала», вокруг которой организуется художественное пространство «Романса», была расколота мощной стихией надвое. Ее образ символизирует утраченную любовь, память о которой вечна в воспоминаниях обоих влюбленных. Романтические чувства оставили след на сердце, сравнимый с «глубокими трещинами», появившимися на камне после разлома.
Анализ стихотворения Лермонтова «Тамара»
Много удивительных впечатлений подарила Михаилу Юрьевичу Лермонтову поездка на Кавказ в 1837 году. Ещё долго поэт обращался к теме горских легенд в своём творчестве. Яркий тому пример – стихотворение «Тамара», датированное 1841 годом.
Это произведение состоит из 12 строф-четверостиший. Все они имеют перекрёстную рифму вида abab. Автор выступает в качестве рассказчика. Стихотворение написано размеренным амфибрахием, что придаёт ему сходство со сказочным напевом.
«Тамара» действительно напоминает сказку. В неё используются лексические конструкции, характерные для фольклорных произведений. Вот, например, как автор знакомит читателя с героиней: В той башне высокой и тесной Царица Тамара жила: Прекрасна, как ангел небесный, Как демон, коварна и зла.
Такой зачин напоминает типичное сказочное «жила-была».
Даже сами декорации, в которых разворачивается действо, создают впечатление нереальности происходящего. Мы видим грозные горы, стремительный речной поток. Ощущение опасности усиливается благодаря аллитерации: «Чернея на чёрной скале».
Героиня произведения – царица Тамара, поджидающая своих жертв в ночной тиши, – воплощение образа злой колдуньи из народных преданий. В темноте она зажигает огонь, привлекающий припозднившихся путников, и заводит протяжную песню, так же как это делают мифические сирены или коварные чародейки из сказок. Однако в отличие от Бабы-Яги или сморщенных ведьм братьев Гримм, Тамара завлекает странников не ради того, чтобы съесть их. Она заманивает мужчин ради ночи любви, а затем убивает их, сбрасывая со скал.
Образ колдуньи дополнен характерными деталями. Например, она владеет несметными сокровищами: На мягкой пуховой постели, В парчу и жемчуг убрана… Есть у неё и приспешники: Встречал его мрачный евнух.
Изображая действа, которые происходят в башне Тамары, поэт использует эпитеты, наполненные эротизмом: «странные, дикие звуки», «горячие руки», «сто юношей пылких и жён».
Но поутру чары развеиваются, и звуки прошедшей ночи растворяются. Несчастный путник погибает, упав со скалы. Автор сообщает, что царица произносит «Прости» в след уносящемуся водами реки телу. Может, она искренне скорбит о нём? Может, над башней нависло страшное проклятье, которое обрекает Тамару на одиночество, а её гостей – на смерть? Читатель никогда этого не узнает. Разве что сам, проверяя легенду, не отправится в теснину Дарьяла и не услышит чарующий голос царицы.
Считается, что это произведение вдохновлено старинной легендой о красивой и коварной грузинской царице, но в местном фольклоре никогда не существовало героини по имени Тамара. В стихотворении угадывается сюжет мифа о царице Клеопатре, изложенного в повести «Египетские ночи» А. С. Пушкиным
Но неважно, каков именно источник произведение. В любом случае, несомненна заслуга Михаила Юрьевича Лермонтова, которую придал этому преданию поэтичность и чувственную красоту
В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной Царица Тамара жила: Прекрасна, как ангел небесный, Как демон, коварна и зла.
И там сквозь туман полуночи Блистал огонек золотой, Кидался он путнику в очи, Манил он на отдых ночной.
На мягкой пуховой постели, В парчу и жемчуг убрана, Ждала она гостя… Шипели Пред нею два кубка вина.
Сплетались горячие руки, Уста прилипали к устам, И странные, дикие звуки Всю ночь раздавалися там:
Как будто в ту башню пустую Сто юношей пылких и жен Сошлися на свадьбу ночную, На тризну больших похорон.
Но только что утра сиянье Кидало свой луч по горам, Мгновенно и мрак и молчанье Опять воцарялися там.
Лишь Терек в теснине Дарьяла, Гремя, нарушал тишину, Волна на волну набегала, Волна погоняла волну.
И с плачем безгласное тело Спешили они унести; В окне тогда что-то белело, Звучало оттуда: прости.
И было так нежно прощанье, Так сладко тот голос звучал, Как будто восторги свиданья И ласки любви обещал.
Смерть поэта
Погиб поэт! — невольник чести, —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? Веселитесь… он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навёл удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. Издалёка,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока.
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сражённый, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И, прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него,
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело.
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждёт;
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперёд.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью —
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
1837 год
Стихи Лермонтова о свободе
Листок
Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя
И вот наконец докатился до Черного моря.
У Черного моря чинара стоит молодая;
С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы.
И странник прижался у корня чинары высокой;
Приюта на время он молит с тоскою глубокой,
И так говорит он: «Я бедный листочек дубовый,
До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.
Один и без цели по свету ношуся давно я,
Засох я без тени, увял я без сна и покоя.
Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,
Немало я знаю рассказов мудреных и чудных».
– На что мне тебя? – отвечает младая чинара,
Ты пылен и желт, – и сынам моим свежим не пара.
Ты много видал – да к чему мне твои небылицы?
Мой слух утомили давно уж и райские птицы.
Иди себе дальше; о странник! Тебя я не знаю!
Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;
По небу я ветви раскинула здесь на просторе,
И корни мои умывает холодное море.
Узник
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
*
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко,
В пышном тереме своем,
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив.
*
Одинок я – нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями,
Звучномерными шагами,
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
Воля
Моя мать – злая кручина,
Отцом же была мне – судьбина,
Мои братья, хоть люди,
Не хотят к моей груди
Прижаться;
Им стыдно со мною,
С бедным сиротою,
Обняться.
Но мне богом дана
Молодая жена,
Воля-волюшка,
Вольность милая,
Несравненная;
С ней нашлись другие у меня
Мать, отец и семья;
А моя мать – степь широкая,
А мой отец – небо далекое;
Они меня воспитали,
Кормили, поили, ласкали;
Мои братья в лесах –
Березы да сосны.
Несусь ли я на коне, –
Степь отвечает мне;
Брожу ли поздней порой, –
Небо светит мне луной;
Мои братья в летний день,
Призывая под тень,
Машут издали руками,
Кивают мне головами;
И вольность мне гнездо свила,
Как мир – необъятное!
Сосед
Кто б ни был ты, печальный мой сосед,
Люблю тебя, как друга юных лет,
Тебя, товарищ мой случайный,
Хотя судьбы коварною игрой
Навеки мы разлучены с тобой
Стеной теперь – а после тайной.
Когда зари румяный полусвет
В окно тюрьмы прощальный свой привет
Мне умирая посылает
И, опершись на звучное ружье,
Наш часовой, про старое житье
Мечтая, стоя засыпает,
Тогда, чело склонив к сырой стене,
Я слушаю – и в мрачной тишине
Твои напевы раздаются.
О чем они – не знаю; но тоской
Исполнены, и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются…
И лучших лет надежды и любовь
В груди моей всё оживает вновь,
И мысли далеко несутся,
И полон ум желаний и страстей,
И кровь кипит – и слезы из очей,
Как звуки, друг за другом льются.
Стихи Лермонтова про осень
Осень
Листья в поле пожелтели,
И кружатся и летят;
Лишь в бору поникши ели
Зелень мрачную хранят.
Под нависшею скалою
Уж не любит, меж цветов,
Пахарь отдыхать порою
От полуденных трудов.
Зверь отважный поневоле
Скрыться где-нибудь спешит.
Ночью месяц тускл и поле
Сквозь туман лишь серебрит.
Солнце осени
Люблю я солнце осени, когда,
Меж тучек и туманов пробираясь,
Оно кидает бледный, мертвый луч
На дерево, колеблемое ветром,
И на сырую степь. Люблю я солнце,
Есть что-то схожее в прощальном взгляде
Великого светила с тайной грустью
Обманутой любви; не холодней
Оно само собою, но природа
И всё, что может чувствовать и видеть,
Не могут быть согреты им; так точно
И сердце: в нем всё жив огонь, но люди
Его понять однажды не умели,
И он в глазах блеснуть не должен вновь
И до ланит он вечно не коснется.
Зачем вторично сердцу подвергать
Себя насмешкам и словам сомненья?
Приходит осень
Приходит осень, золотит
Венцы дубов. Трава полей
От продолжительных дождей
К земле прижалась; и бежит
Ловец напрасно по холмам:
Ему не встретить зверя там.
А если даже он найдет,
То ветер стрелы разнесет.
На льдинах ветер тот рожден,
Порывисто качает он
Сухой шиповник на брегах
Ильменя. В сизых облаках
Станицы белых журавлей
Летят на юг до лучших дней;
И чайки озера кричат
Им вслед, и вьются над водой,
И звезды ночью не блестят,
Одетые сырою мглой.
Приходит осень! Уж стада
Бегут в гостеприимну сень;
Краснея догорает день
В тумане. Пусть он никогда
Не озарит лучом своим
Густой новогородский дым,
Пусть не надуется вовек
Дыханьем теплым ветерка
Летучий парус рыбака
Над волнами славянских рек!
Увы! Пред властию чужой
Склонилась гордая страна,
И песня вольности святой
(Какая б ни была она)
Уже забвенью предана.
Свершилось! Дерзостный варяг
Богов славянских победил;
Один неосторожный шаг
Свободный край поработил!
Но есть поныне горсть людей,
В дичи лесов, в дичи степей;
Они, увидев падший гром,
Не перестали помышлять
В изгнанье дальном и глухом,
Как вольность пробудить опять;
Отчизны верные сыны
Еще надеждою полны:
Так, меж грядами темных туч,
Сквозь слезы бури, солнца луч
Увеселяет утром взор
И золотит туманы гор.
- Стихи про бабушку, стихи для бабушки, поздравления бабушке
- Лучшие стихи Есенина
https://youtube.com/watch?v=fthU_6E5YCA
Бородино
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!»
«Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали.
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена́, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!»
1837 год
Анализ стихотворения Лермонтова Я не хочу, чтоб свет узнал
Стихотворение «Я не хочу, чтоб свет узнал» написано в 1837 году в поздний период творчества М. Ю. Лермонтова
Это сочинение – типичный образец романтической поэзии, в которой важное место занимает показ конфликта между романтическим героем и обществом, страдания в душе героя и борьба между его чувствами и моральным долгом.
Главный герой стихотворения уже в первых строках противопоставляет себя миру. Он желает скрыть свою «таинственную повесть», скорее всего, свою возлюбленную или чувства к ней. Тем самым он показывает, что мнения окружающих по этому поводу не имеют над этой историей никакой силы. Он не считает нужным оправдываться перед ними за свои поступки или соответствовать их ожиданиям. Немного позднее, герой даже называет представителей «света» невеждами, подчеркивая их глупость и недальновидность и отмечая, что их укоры его никак не задевают. Себя же он считает «высокой душой» с незыблемыми идеалами и стремлениями, которая не обязана соответствовать общепринятым нормам и подчиняться им, и не обязана страдать из–за их отчуждения.
Герой подчеркивает, что отчитываться за свои чувства и поступки он будет лишь перед Богом и совестью. К ним же он обратится и за сожаленьем в моменты печали и тоски. Однако уже в следующей строке прорывается отчаянный порыв – влюбленный дерзко бросает вызов тому, кто «изобрел мои мученья», т.е. Богу, Создателю. Герой, возможно, страдает от своей любви, но ни в чем не раскаивается и готов терпеть до конца.
В произведении, как типичном романтическом сочинении, проводится параллель с пейзажной зарисовкой. Образы природы отображают внутреннее состояние героя. Себя он сравнивает с гранитным утесом, который незыблемо, стойко и даже немного смиренно выдерживает «шум волны морей», т.е. нападки окружающих и мнения «света». Поверхность скалы он сравнивает с «челом», а возвышенность идей подчеркивается его существованием «меж облаков». И сам утес становится «жильцом угрюмым» между двух стихий – он «стоит» между аристократическим обществом, как его представитель, и своими желаниями, идущими вразрез с принятыми нормами. Герой показан как человека твердый духом и морально сильный, ведь свои думы и страдания он доверяет лишь «бури да громам», а не рассказывает их всему миру. И одновременно с этим в последних строках он целиком похож на мрачного и мятежного романтика, как образ целиком характерный для искусства XIX века.
Я не хочу, чтоб свет узнал
Сейчас читают:
-
Сочинение на тему Природа весной
Весна всегда вступает в свои права постепенно. Сначала это может быть проглянувшее среди серых дней, весеннее солнышко, а потом уже и начинающие подрастать подснежники и пролески.
-
Сочинение на тему Моя любимая книга 5 класс
-
Аргументы к сочинению Человек и природа 11 класс ЕГЭ
Природа – это дом и жизнь человечества, ведь без природы не появилось человека. Матушка природа дает человеку четыре стихии, без которой человек не сможет жить – это вода, огонь, воздух и земля. Без земли человек не сможет вырастить какое-либо растение,
-
Сочинение Уфа — мой город
Уфа – город, который особо знаменит своими зелеными парками. Благодаря этому город получил особое звание, а именно: самый зеленый город России. В Уфе множество «зеленых» кварталов, прогуливаясь по городу можно бесконечно
-
Сочинение Казань — мой город
Казань — столица Татарстана, республики, входящей в состав Российской Федерации. Этот огромный город раскинулся по левобережью Волги в месте слияния её с рекой Казанкой. Он имеет древнее происхождение, и всегда был столицей или центром:
-
Сочинение на тему Мой класс моя семья 3, 4, 5 класс
Когда ты был маленьким, ты всегда очень хотел идти в школу, думал, что повзрослеешь, будет весело и очень интересно. Так-то оно так, но только реальность намного грубее, чем мы иногда думаем. Но вот ты, с букетом в руках, идёшь в свой первый класс,
Три пальмы
(Восточное сказание)
В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый под сенью зелёных листов
От знойных лучей и летучих песков.
И многие годы неслышно прошли…
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студёной
Ещё не склонялся под кущей зелёной,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.
И стали три пальмы на Бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!»
И только замолкли — в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шёл, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь, висели меж твёрдых горбов
Узорные полы походных шатров,
Их смуглые ручки порой подымали,
И чёрные очи оттуда сверкали…
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По пле́чам фариса вились в беспорядке;
И, с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копьё на скаку.
Вот к пальмам подходит, шумя, караван,
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро поит их студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их со́рвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнём.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван,
И следом печальным на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный.
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.
И ныне всё дико и пусто кругом —
Не шепчутся листья с гремучим ключом.
Напрасно пророка о тени он просит —
Его лишь песок раскаленный заносит
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.
1838 год
*****
Стихи Лермонтова о дружбе
Разлука
Я виноват перед тобою,
Цены услуг твоих не знал.
Слезами горькими, тоскою
Я о прощенье умолял,
Готов был, ставши на колени,
Проступком называть мечты;
Мои мучительные пени
Бессмысленно отвергнул ты.
Зачем так рано, так ужасно
Я должен был узнать людей
И счастьем жертвовать напрасно
Холодной гордости твоей?..
Свершилось! вечную разлуку
Трепеща вижу пред собой…
Ледяную встречаю руку
Моей пылающей рукой.
Желаю, чтоб воспоминанье
В чужих людях, в чужой стране
Не принесло тебе страданье
При сожаленье обо мне…
Два брата
«Ах, брат! Ах, брат! Стыдись, мой брат!
Обеты теплые с мольбами
Забыл ли? Год тому назад
Мы были нежными друзьями…
Ты помнишь, помнишь, верно, бой,
Когда рубились мы с тобой
Против врагов родного края
Или, заботы удаляя,
С новорожденною зарей
Встречали вместе праздник Лады.
И что ж? Волнение досады,
Неугомонная вражда
Нас разделили навсегда!..»
– «Не называй меня, как прежде,
В благополучные года.
В те дни, как верил я надежде,
Любви и дружбе… я знавал
Волненья сердца дорогие,
И очи, очи голубые…
Я сердцем девы обладал:
Ты у меня его украл!..
Ты завладел моей прекрасной,
Ее любовью и красой,
Ты обманул меня… ужасно!
И посмеялся надо мной».
Умолкли. Но еще стоят
В душе терзаемы враждою.
На каждом светлые блестят
Мечи с насечкой золотою,
На каждом панцирь и шелом,
Орлиным осенен крылом.
Всё пусто вкруг в дали туманной.
Пред ними жертвенник. На нем
Кумир белеет деревянный.
И только плющ виясь младой
Лелеет жертвенник простой.
Они колена преклонили,
Взаимной злобой поклялись.
Вот на коней своих вскочили
И врозь стрелою понеслись.
Давно ль? Давно ли друг без друга
Их край родимый не видал?
Давно ль, когда один страдал
В изнеможении недуга,
Другой прикованный стоял
Нежнейшей дружбой к изголовью?
Вдруг, горьким мщением дыша,
Кипят! Надменная душа
Чем раздражилася? – любовью!
Аскар, добычу бранных сил,
Финляндку юную любил.
Она лила в неволе слезы
И помнила средь грустных дней
Скалы Финляндии своей.
Скалы Финляндии пустой,
Озер стеклянные заливы
И бор печальный и глухой,
Как милы вы, как вы счастливы
Своею дикой красотой…
Дымятся низкие долины,
Где кучи хижин небольших
С дворами грязными. Вкруг их
Растут кудрявые рябины,
На высотах чернеют пни
Иль стебли обгорелых сосен.
В стране той кратки дни весны
И продолжительная осень…
Выхожу один я на дорогу
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть.
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь,
Чтоб, всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
1841 год
*****
Как часто, пестрою толпою окружен
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки, —
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки.
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, — памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком, и кругом
Родные всё места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
И странная тоска теснит уж грудь мою;
Я думаю об ней, я плачу и люблю,
Люблю мечты моей созданье
С глазами, полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня
За рощей первое сиянье.
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник незванную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
Январь 1840 года
*****
Жанр, рифмы, композиция и тропы
Стихотворение написано четырехстопным ямбом в жанре романтической лирики, имея линейную композицию, состоящую из четырех катренов.
Рифмовка перекрестная (узна́л – по́весть – страда́л – со́весть) с женскими и мужскими, преимущественно закрытыми, рифмами.
Художественные средства выразительности:
- Эпитеты (утес гранитный, душа высокая).
- Метафоры (таинственная повесть, жилец угрюмый).
- Олицетворения (утес не повалит, свет узнал, сердце даст).
- Инверсии (душа высокая, утес гранитный, жилец угрюмый).
- Лексический повтор («укор невежд, укор людей»).
Это стихотворение есть ещё одна ступенька к понимаю Михаила Юрьевича, как человека, не поднявшись на неё, сложно войти с головой в лирику поэта Лермонтова.
Повесть не для света
В первой строфе-катрене автор, через образ лирического героя, передает нежелание, чтобы общество читало его книгу жизни, главы любви и страдания.
Только Богу и совести (а не одно ли это и то же?) дано право оценивать поступки и выносить человеку вердикт.
Помните слова Иешуа из романа Булгакова «Мастер и Маргарита»:
Похожую мысль мы видим и во втором четверостишии:
Наказывать (перерезать волосок) может только тот, кто создал человека, но никак не смертный, который «иногда внезапно смертен».
Что же касается толпы-общества, то её укоры не должны печалить высокую душу, похожую на утес в море людских сплетен и низости чувств. Волнам низменности никогда не подняться до верхнего края гранита утеса и не поколебать его прочности.
В финале стихотворения есть завуалированное сравнение утеса с личностью, а общества с бурлящим океаном. Гранит уже не обращает внимания на шипение прибоя внизу, его манят лишь громы да бури – то, что выше его и неизменно.
На этом произведение завершается, оставляя нам яркий образ Лермонтова, не желающего делить своё Я с серой обезличенной толпой.
Стихи Лермонтова о Кавказе
Тебе, Кавказ, суровый царь земли…
Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я посвящаю снова стих небрежный.
Как сына ты его благослови
И осени вершиной белоснежной;
От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной,
На севере, в стране тебе чужой,
Я сердцем твой – всегда и всюду твой.
Еще ребенком, робкими шагами
Взбирался я на гордые скалы,
Увитые туманными чалмами,
Как головы поклонников Аллы́.
Там ветер машет вольными крылами,
Там ночевать слетаются орлы,
Я в гости к ним летал мечтой послушной
И сердцем был – товарищ их воздушный.
С тех пор прошло тяжелых много лет,
И вновь меня меж скал своих ты встретил,
Как некогда ребенку, твой привет
Изгнаннику был радостен и светел.
Он пролил в грудь мою забвенье бед,
И дружно я на дружний зов ответил;
И ныне здесь, в полуночном краю,
Всё о тебе мечтаю и пою.
Крест на скале
В теснине Кавказа я знаю скалу,
Туда долететь лишь степному орлу,
Но крест деревянный чернеет над ней,
Гниет он и гнется от бурь и дождей.
И много уж лет протекло без следов
С тех пор, как он виден с далеких холмов.
И каждая кверху подъята рука,
Как будто он хочет схватить облака.
О если б взойти удалось мне туда,
Как я бы молился и плакал тогда;
И после я сбросил бы цепь бытия,
И с бурею братом назвался бы я!
Кавказу
Кавказ! Далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!..
Ужель пещеры и скалы
Под дикой пеленою мглы
Услышат также крик страстей,
Звон славы, злата и цепей?..
Нет! Прошлых лет не ожидай,
Черкес, в отечество свое:
Свободе прежде милый край
Приметно гибнет для нее.
Утро на Кавказе
Светает – вьется дикой пеленой
Вокруг лесистых гор туман ночной;
Еще у ног Кавказа тишина;
Молчит табун, река журчит одна.
Вот на скале новорожденный луч
Зарделся вдруг, прорезавшись меж туч,
И розовый по речке и шатрам
Разлился блеск и светит там и там:
Так девушки, купаяся в тени,
Когда увидят юношу они,
Краснеют все, к земле склоняют взор:
Но как бежать, коль близок милый вор!..
Кавказ
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.
В младенческих летах я мать потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас.
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.
Я счастлив был с вами, ущелия гор;
Пять лет пронеслось: все тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Люблю я Кавказ!..