«Ты меня не любишь, не жалеешь»
Стихотворение достаточно известное и красивое. Эти строки пленяют воображение, заставляют душу сжиматься от восторга. Лирический герой находится в состоянии смятения. Ключевой здесь является строка «Кто любил, уж тот любить не может». Сердце лирического героя еще не готово к переживанию новой любви. Слишком много рубцов в душе, которые не дают возможность почувствовать себя по-настоящему счастливым. Может показаться, что он слишком замкнут и опасается наступления дополнительных переживаний. Моральные терзания доставляют много душевной боли, от которой иногда невозможно найти избавления. Лирический герой в какой-то степени разочарован в жизни.
Он одновременно и хочет что-то изменить, и боится принять в свою судьбу значимые события, вот почему в стихотворении появляются слова: «Кто любил, уж тот любить не может». Ведь всегда есть вероятность того, что окажешься обманутым и покинутым. Именно такие чувства испытывает лирический герой, боясь наступления нового разочарования.
Мне осталась одна забава
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.
Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, —
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
«СТИХИ НАЧАЛ СЛАГАТЬ РАНО»
Родившийся в семье крестьянина Александра Никитича Есенина в селе Константинове Рязанской области, мальчик очень скоро лишился родительского крова. Его мать, Татьяна Титова, вышла замуж по воле своенравного отца. Вскоре, не выдержав вражды со свекровью и не желая покоряться нелюбимому мужу, она с трёхлетним Сергеем на руках ушла к родителям. Дед с бабушкой взяли внука на воспитание, а дочь послали в Рязань на заработки. Так и получилось, что Есенин рос на попечении бабушки. «Стихи начал слагать рано, — напишет позже Есенин в своей автобиографии. — Толчки давала к этому бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад. Стихи начал писать, подражая частушкам». Бабушка сумела передать любимому внуку всю прелесть народной устной и песенной речи. «Омут розовых туманов», «осеннее золото лип», «рдяный мак заката», «Русь — малиновое поле» — всю эту поэтическую живописную азбуку Сергей Есенин постигал в просини рязанского полевого и берёзового раздолья, в шуме тростников над речными заводями, в семье деда-книжника, знатока житий святых и Евангелия, и бабушки-песенницы. В дом часто захаживали «слепцы, странствующие по сёлам», которые «пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре… о женихе, светлом госте из града неведомого», т. е. о Христе и Небесном Иерусалиме, городе праведников. …Но вот проходит время, и в 1904 г. уже подросшего Серёжу Есенина определяют в Константиновское земское четырёхгодичное училище, затем — в церковно-учительскую школу в маленьком городке Спас-Клепиках. После Константинова, где его детство «прошло среди полей и степей», четырнадцатилетний подросток оказывается вдали от дома, в закрытой двухклассной школе-интернате. Единственным его утешением становится дружба с товарищем по классу Гришей Панфиловым. Долгими вечерами засиживались они с приятелями в доме Панфиловых допоздна — пели, играли, танцевали, а иногда читали друг другу стихи, среди которых есенинские отличались особой лёгкостью. Склонность к сочинительству, однако, не прибавляли юноше авторитета в глазах ребят. Всё больше и больше он начинал чувствовать себя «белой вороной», впрочем не без скрытой гордости ощущая свою исключительность, избранность. Через несколько лет, работая над составлением первого сборника «Радуница» (1916 г.), поэт пометил некоторые из входящих в него стихов 1911 —1912 гг. Хотя кто знает, может быть, они в действительности написаны позже, в пору большей творческой зрелости поэта? Но если верить есенинским датировкам, то и самые ранние стихи (во всяком случае, те из них, что автор отобрал как наиболее достойные), бесхитростные и чистые, уже при первом чтении захлёстывают душу своим певучим слогом. Читая написанное поэтом в эти годы, невольно испытываешь щемящую жалость ко всему живому, которое одновременно и прекрасно, и скоротечно-непрочно.
Письмо к женщине
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
. . . . . . . . . . . . . . .
Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне…
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
С е р г е й Е с е н и н.
1924 год
*****
Русь советская
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.
Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница — бревенчатая птица
С крылом единственным — стоит, глаза смежив.
Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.
А жизнь кипит.
Вокруг меня снуют
И старые и молодые лица.
Но некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.
И в голове моей проходят роем думы:
Что родина?
Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны.
И это я!
Я, гражданин села,
Которое лишь тем и будет знаменито,
Что здесь когда-то баба родила
Российского скандального пиита.
Но голос мысли сердцу говорит:
«Опомнись! Чем же ты обижен?
Ведь это только новый свет горит
Другого поколения у хижин.
Уже ты стал немного отцветать,
Другие юноши поют другие песни.
Они, пожалуй, будут интересней —
Уж не село, а вся земля им мать».
Ах, родина, какой я стал смешной!
На щеки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
Вот вижу я:
Воскресные сельчане
У волости, как в церковь, собрались.
Корявыми немытыми речами
Они свою обсуживают «жись».
Уж вечер. Жидкой позолотой
Закат обрызгал серые поля.
И ноги босые, как телки под ворота,
Уткнули по канавам тополя.
Хромой красноармеец с ликом сонным,
В воспоминаниях морщиня лоб,
Рассказывает важно о Буденном,
О том, как красные отбили Перекоп.
«Уж мы его — и этак и раз-этак, —
Буржуя энтого… которого… в Крыму…»
И клены морщатся ушами длинных веток,
И бабы охают в немую полутьму.
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая дол.
Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
Ну что ж!
Прости, родной приют.
Чем сослужил тебе — и тем уж я доволен.
Пускай меня сегодня не поют —
Я пел тогда, когда был край мой болен.
Приемлю все,
Как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам,
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.
Я не отдам ее в чужие руки, —
Ни матери, ни другу, ни жене.
Лишь только мне она свои вверяла звуки
И песни нежные лишь только пела мне.
Цветите, юные, и здоровейте телом!
У вас иная жизнь. У вас другой напев.
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.
Но и тогда,
Когда на всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».
1924 год
*****
Ты меня не любишь, не жалеешь
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Пуст твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.
Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь, —
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.
И когда с другим по переулку
Ты пойдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер…»
Я отвечу: «Добрый вечер, miss».
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, —
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
4 декабря 1925 года
*****
Ну, целуй меня, целуй
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
1925 год
«Я ПРИШЁЛ НА ЭТУ ЗЕМЛЮ, ЧТОБ СКОРЕЙ ЕЁ ПОКИНУТЬ»
В конце 1915 — начале 1916 г. имя Есенина встречается на страницах многих изданий рядом с именами самых известных поэтов. В это же время Есенин знакомится и сближается с поэтом Николаем Александровичем Клюевым, выходцем из крестьян-старообрядцев Олонецкой губернии. Проникнутые патриархальными религиозными мотивами, связанные с культурой старообрядческого Севера, с русским фольклором, стихи Клюева во многом перекликались с есенинской музой. Оба поэта выступают под единым «крестьянским» знаменем, печатаются в одних и тех же изданиях, вместе посещают салоны и литературные собрания, где Есенин неизменно появляется «в щегольских сафьянных сапожках, голубой шёлковой рубахе, подпоясанный золотым шнурком…». Однако поэты были связаны своеобразными отношениями «друзей-врагов». Недаром через ряд писем и стихотворений Есенина проходят и ласка к «ладожскому дьячку», «смиренному Миколаю», как называл его Сергей Александрович, и неприятие стихов и жизненной позиции Клюева. И в поэзии, и в поведении Клюева Есенину порой виделись нарочитое, чуть ли не наигранное смирение, замкнутость, обособленность от современного мира. Он предельно сосредоточен на деталях древнего быта, на идеале старины с её загадочным затонувшим градом Китежем, символом сгинувшей Древней Руси. Не таков был Есенин с его стихийной, мятущейся душой — впечатлительный, пылкий и нетерпеливый. Не случайно через несколько лет Есенин будет советовать одному поэту: «Брось ты петь эту стилизационную клюевскую Русь с её несуществующим Китежем… Жизнь, настоящая жизнь Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества…». …Шла Первая мировая война. Призыва в действующие войска удалось избежать. Есенин служил санитаром в Царскосельском военно-санитарном госпитале. Летом 1916 г. в Царском Селе он читал свои стихи в лазарете для раненых в присутствии императрицы. Это выступление, как и выступление несколькими месяцами раньше в Москве перед великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, вызвало негодование в петербургских литературных кругах, настроенных враждебно по отношению к монархии. Впрочем, о том периоде жизни Есенина трудно говорить определённо — слишком противоречивы свидетельства и воспоминания современников. Во всяком случае, достоверно известно, что в Царском Селе Есенин посетил Н. Гумилёва и А. Ахматову и прочёл им стихотворение, поразившее Анну Андреевну своим последним четверостишием — оно показалось ей пророческим.
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углу прижимал.
Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хер…
Не умру я, мой друг, никогда.
*****
«…Я РАЗЛЮБИЛ НИЩУЮ РОССИЮ»
Осенью 1921 г. в Москву приехала известная танцовщица Айседора Дункан, одинокая, уже немолодая женщина. Она встретила Есенина, и вскоре они стали мужем и женой. Весной 1922 г. супруги улетели в свадебное путешествие, сначала в Европу, а потом в США. Заграничные впечатления поэта противоречивы. В очерке об Америке «Железный Миргород» Есенин пишет: «Да, я вернулся не тем… Вспомнил про „дым отечества”, про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами… и стал ругать всех цепляющихся за „Русь”, как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию». Как многим впервые попавшим в Европу русским людям, ему сначала нравится, что там «всё прибрано и выглажено под утюг», но очень скоро он начинает «хлопать себя по колену и скулить, как собака». «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства… — пишет Есенин в 1922 г. из Германии. — Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать…» И в Америке, и в Европе Есенину не хватает именно «души», а встречи с русскими эмигрантами наводят тоску и щемящую грусть. В Берлине «после долгих бесед в ночи» «под гитару» своего друга поэта А. Кусикова, к тому времени эмигрировавшего, он создаёт первые стихи из цикла «Москва кабацкая». В августе 1923 г. он уже снова в Москве, и снова одинокий: брак с Айседорой Дункан оказался непрочным.
Хулиган
Дождик мокрыми метлами чистит
Ивняковый помет по лугам.
Плюйся, ветер, охапками листьев,-
Я такой же, как ты, хулиган.
Я люблю, когда синие чащи,
Как с тяжелой походкой волы,
Животами, листвой хрипящими,
По коленкам марают стволы.
Вот оно, мое стадо рыжее!
Кто ж воспеть его лучше мог?
Вижу, вижу, как сумерки лижут
Следы человечьих ног.
Русь моя, деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай.
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и мятой.
Взбрезжи, полночь, луны кувшин
Зачерпнуть молока берез!
Словно хочет кого придушить
Руками крестов погост!
Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад,
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять.
Ах, увял головы моей куст,
Засосал меня песенный плен.
Осужден я на каторге чувств
Вертеть жернова поэм.
Но не бойся, безумный ветр,
Плюй спокойно листвой по лугам.
Не сотрет меня кличка «поэт»,
Я и в песнях, как ты, хулиган.
1920 год
*****
Жизнь — обман с чарующей тоскою
Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь — обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе».
Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь — стезя
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.
Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык,-
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил — забыли про меня.
Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.
Август 1925 года
*****
Да! Теперь решено. Без возврата
Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.
Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пес мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне Бог.
Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.
А когда ночью светит месяц,
Когда светит… черт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.
Шум и гам в этом логове жутком,
Но всю ночь, напролет, до зари,
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт.
Сердце бьется все чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад:
— Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад.
Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пес мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне Бог.
*****
Черный человек
Поэма
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный!
«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».
«Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, —
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
. . . . . . . . . . . .
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай! —
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. —
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, —
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою»
«Черный человек!
Ты прескверный гость.
Это слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
. . . . . . . . . . .
…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…
14 ноября 1925 года
Отговорила роща золотая
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924 год
*****
Песнь о собаке
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
1915 год
*****
Я красивых таких не видел
Я красивых таких не видел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде —
Повторяешь ты юность мою.
Ты — мое васильковое слово,
Я навеки люблю тебя.
Как живет теперь наша корова,
Грусть соломенную теребя?
Запоешь ты, а мне любимо,
Исцеляй меня детским сном.
Отгорела ли наша рябина,
Осыпаясь под белым окном?
Что поет теперь мать за куделью?
Я навеки покинул село,
Только знаю — багряной метелью
Нам листвы на крыльцо намело.
Знаю то, что о нас с тобой вместе
Вместо ласки и вместо слез
У ворот, как о сгибшей невесте,
Тихо воет покинутый пес.
Но и все ж возвращаться не надо,
Потому и достался не в срок,
Как любовь, как печаль и отрада,
Твой красивый рязанский платок.
Сентябрь 1925 года
*****
Любовная лирика С. Есенина
Лишь тот блаженство знал, кто страстью сердце нежил, А кто не знал любви, тот все равно что не жил. В. Шекспир
Художественная сила лирики С. Есенина в том, что за ней стоит его человеческая судьба, полная драматизма и противоречий. В каждой лирической строке поэта бьется его сердце, полное любви к родному краю, ко всему живому на земле. Собственно любовная лирика занимает в поэзии С. Есенина особое место.
В ранних стихах лирический девичий образ рисуется поэтом нежными и чистыми красками:
С алым соком ягоды на коже, Нежная, красивая, была На закат ты розовый похожа И, как снег, лучиста и светла.
Читателя зачаровывают поэтические образы родной природы, в которых воплощается юношеское желание любви и восхищения женской красотой:
Хороша ты, о белая гладь! Греет кровь мою легкий мороз! Так и хочется к телу прижать Обнаженные груди берез.
Или:
Так и хочется руки сомкнуть Над древесными бедрами ив.
Самые прекрасные строчки, выражающие слияние в душе поэта красоты природы и женщины, я думаю такие: «Зеленая прическа, девическая грудь, о тонкая березка, что загляделась в пруд?» Образ женщины и белоствольной березки не раз сливаются воедино: то «отрок-ветер по самые плечи заголил на березке подол», то «утратив скромность, одуревши в доску, как жену чужую, обнимал березку».
Любовь в лирике поэта разная: чистая и красивая («…остался в складках смятой шали запах меда от невинных губ»), страстная и чувственная («Зацелую допьяна, изомну, как цвет; хмельному от радости пересуду нет»), но всегда в этой любви восхищенное отношение к женщине, к ее красоте.
Вершиной любовной лирики Есенина считается его цикл «Персидские мотивы». Прекрасны и стихи, и воспетые в них чувства. Но почти в каждом из них, несмотря на нежные и трепетные чувства к Шаганэ, Лале, Гелии, поэту вспоминается «волнистая рожь при луне» и красота «рязанских раздолий», звенящая тальянка и желание заглушить в душе тоску по «дальней северянке». Мне ближе и понятнее любовные стихи Есенина, посвященные реальной, большой любви, которая пришла к поэту: Материал с сайта //iEssay.ru
Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь. В первый раз отрекаюсь скандалить.
Все изменила эта любовь: поэт прощается с прежней разгульной жизнью и хулиганством, иной ему показалась сама Русь, «иными — кладбище и хаты». Эта любовь явилась, считает поэт, как спасение беспокойного повесы. Он готов быть покорным любимой, согласен мириться с тем, что «чужие губы разнесли» ее «тепло и трепет тела», и ему «только ивовая медь … в сентябре … осталась». Все изменилось, кроме поэтических ассоциаций и сравнений с родной природой: волосы у любимой «цветом в осень», а имя ее «звенит, словно августовская прохлада».
Любовная лирика Есенина имела и имеет фантастический успех. Самого поэта очень любили современницы не только за его поэтический дар, но и за его необыкновенную красоту. Недаром до сих пор живут выражения: «Красив, как Есенин», «есенинская красота». В любом цикле любовных стихов поэт, любя реальных женщин, больше всего любил любовь. Чистую, невинную, страстную, чувственную, разделенную, безответную, но любовь.
На этой странице материал по темам:
- любовная лирика есенина стихи
- безответная любовь лирика
- любовная лирика есенина эссе
- есенин крылатые фраза о женской красоте
- любовная лирика с есенина
Письмо матери
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
1924 год
*****
Вариант 2
Мой любимый поэт серебряного века – Сергей Есенин. Его имя известно во всем мире. Но он прежде всего поэт, воспевающий Русь. В его стихах чувствуется сердечная теплота, любовь к родной земле, к своему народу.
Детство и юность Есенина прошли в селе Константинове, на высоком берегу Оки. Будущий поэт рос среди раздолья средне-русской природы, и она научила его любить все вокруг. Уже в первых стихах поэта отражается многоцветный и радостный мир, который наполнен звуками, запахами, красками. Есенин слышит музыку в зимней вьюге, видит снежный ковер, расшитый метелицей, стройную березку сравнивает с девушкой, а ее смех – со звоном ветвей березки. Излюбленные цвета поэта – золотой, синий, голубой. Они символизируют состояние души.
Поэт любит всё живое – зверей, птиц, домашних животных. С глубоким сочувствием рассказывает он о собаке, у которой утопили щенков, о дряхлой корове, о жеребенке, вздумавшем обогнать поезд. Есенин не мог понять и принять жестокости к людям и животным.
Одна из особенностей творчества Есенина – его обращение к фольклору: из народной поэзии он черпает отдельные образы, сюжеты, мотивы, с помощью которых выражает свои чувства, впечатления.
Значительное место в творчестве поэта занимает любовная лирика. Но о каких бы переживаниях поэт ни писал – радости встречи, тоске разлуки, грусти, отчаянии – тема любви сливается с основной есенинской темой – темой Родины.
Мне в творчестве Есенина ближе всего строки поэта, в которых он воспевает «страну березового ситца», любуется ширью степных раздолий, синью озер. Почти в каждом стихотворении поэта присутствует ощущение родной земли. Самое замечательное произведение у Есенина, посвященное Родине, — «Русь». В нем он говорит о своей любви к России, передает боль и грусть за судьбу родной стороны.
Лучшие свои стихотворения Есенин создает в период 1924-1925г.г. В стихотворении «Отговорила роща золотая…» мы видим поразительный образ рощи, которая что-то уже «отговорила». От рощи взор поэта обращается к небу – появляется образ журавлиной стаи, что является выражением грусти и печали. Поэтом овладевает скорбь о быстротечности жизни. В стихотворении «Не жалею, не зову, не плачу…» поэт грустит по уходящей молодости и мысленно обращается к родному краю, называя его «страной березового ситца».
Сергей Есенин – народный поэт. Недаром так легко поются песни на его стихи. Его поэзию отличает умение видеть красоту во всем, что нас окружает. Есенин прожил короткую, но насыщенную жизнь и оставил нам богатое поэтическое наследие.