На железной дороге
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих —
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул — и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
Да что — давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей — довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена — все больно.
14 июня 1910 года
*****
Русь
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Русь, опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна,
Где разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сел.
Где ведуны с ворожеями
Чаруют злаки на полях,
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах.
Где буйно заметает вьюга
До крыши — утлое жилье,
И девушка на злого друга
Под снегом точит лезвеё.
Где все пути и все распутья
Живой клюкой измождены,
И вихрь, свистящий в голых
Поет преданья старины…
Так — я узнал в моей дремоте
Страны родимой нищету,
И в лоскутах ее лохмотий
Души скрываю наготу.
Тропу печальную, ночную
Я до погоста протоптал,
И там, на кладбище ночуя,
Подолгу песни распевал.
И сам не понял, не измерил,
Кому я песни посвятил,
В какого бога страстно верил,
Какую девушку любил.
Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах, ты,
И вот — она не запятнала
Первоначальной чистоты.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне почивает Русь,
Она и в снах необычайна.
Ее одежды не коснусь.
24 сентября 1906 года
*****
Грешить бесстыдно, непробудно
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914 года
*****
Россия
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, —
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, —
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Ну что ж? Одно заботой боле —
Одной слезой река шумней
А ты все та же — лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
18 октября 1908 года
О доблестях, о подвигах, о славе
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
30 декабря 1908 года
*****
На поле Куликовом
— 1 —
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
7 июня 1908 года
— 2 —
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути — горючий белый камень.
За рекой — поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мёртвым лечь!»
Я — не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
8 июня 1908 года
— 3 —
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?
Перед Доном темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуночи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
14 июня 1908 года
— 4 —
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали…
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моём,
И падают светлые мысли,
Сожжённые тёмным огнём…
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
31 июля 1908 года
— 5 —
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Вл. Соловьев
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
За тишиною непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!
23 декабря 1908 года
*****
О, весна без конца и без краю
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога —
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами — хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!
24 октября 1907 года
*****
История создания
Данное произведение Александр Блок написал 1 июля 1914 года. Посвящено оно, как и многие его стихотворения того времени, оперной певице Любови Александровне Дельмас. Это был страстный роман двух противоположных людей, он оставил необычайный след в творчестве Блока. Дельмас была его музой и спасением в периоды душевных переживаний после разрыва с «Прекрасной Дамой» — Любовью Менделеевой.
Опера «Кармен», где в главной роли была как раз таки Дельмас, произвела на Блока такое сильное впечатление, что он в последующем не раз ее посещал. Именно это и послужило названием для его сборника стихотворений.
Долгое время Блок не мог решиться на личную встречу с девушкой, он таил свои чувства. Оперы без ее участия посещать не желал. Однажды он увидел ее издалека, но так и не смог собраться с мыслями и подойти. Доходило до того, что он, зная ее номер телефона, звонил, но не продолжал беседу, желая лишь услышать голос девушки.
Это продолжалось до тех пор, пока он не узнал, что весенний сезон оперы «Кармен» подходит к концу. Это известие было неким стимулом к знакомству и, собственно, последним шансом объясниться в чувствах. Он позвонил, но трубку девушка не брала. Однако решительность Блока взяла верх, и он уверенно ждал обратного звонка. И вот, когда это все же произошло, встреча состоялась, и начался прекрасный период в жизни поэта. За эти полгода их совместного пребывания он написал множество прекрасных и известных всему миру стихотворений.
Образы и символы
Так как Блок был представителем символизма, в его творчестве представлено огромное количество уникальных образов-символов. Это стихотворение не исключение.
Блок акцентирует внимание на элементах внешности своей возлюбленной, подмечает все те ее черты, которые четко сохранились в его памяти. Именно эти воспоминания помогают ему выстроить образ героини
Образ лирического героя в стихотворении «Я помню нежность ваших плеч…» представлен гораздо меньше, чем образ прекрасной девушки, однако читатель точно может понять, что герой – влюбленный романтик, который ценит не только внешность избранницы, но и ее духовно-нравственные качества
Он восхищается не только красотой девушки, но и ее верностью, что немаловажно:. Это объясняется тем, что у Дельмас был муж, однако она не скрывала своей любви к Блоку, была верна ему
Ей были безразличны такие преграды, как общественное мнение и пересуды коллег, именно это в ней ценил Блок. Однако ему было сложно смириться с тем, что им вечно приходится скрываться от людских глаз. Его муза не хотела развода с мужем. Это стало причиной их разрыва, инициатором которого был, собственно, сам Блок
Это объясняется тем, что у Дельмас был муж, однако она не скрывала своей любви к Блоку, была верна ему. Ей были безразличны такие преграды, как общественное мнение и пересуды коллег, именно это в ней ценил Блок. Однако ему было сложно смириться с тем, что им вечно приходится скрываться от людских глаз. Его муза не хотела развода с мужем. Это стало причиной их разрыва, инициатором которого был, собственно, сам Блок.
Стоит заметить, что лирический герой в начале стихотворения обращается к возлюбленной на «вы», а к концу уже на «ты». Этот контраст подчеркивает некую паузу перед самым главным признанием о взоре и верности музы. Если в начале он больше описывает ее внешность, которую могли заметить все, кто с ней знаком, то в конце поэт отмечает то, что героиня открыла лишь ему. Это некий переход от описания известной актрисы к обычной девушке, в которую он влюблен. Поэтому концовка, можно сказать, более сокровенная, в ней преобладает доверительный тон.
Возлюбленная представлена нежной, застенчивой и чуткой девушкой:
Герой восхищается ее ласковым «грудным» голосом, роскошными волосами цвета «червонной руды» и пронзительным взглядом:
«Вихрь музыки и света» — это символ работы героини в театре. Он передает мысль о том, что даже на самой шумной и полной света сцене он с легкостью найдет свою возлюбленную. Взгляд и голос девушки не спутать с другими.
klassreferat.ru
Все в этом стихотворении робко и темно, зыбко и туманно… И все это — знаки «нездешних надежд» на вселенское «непостижимое чудо», на явление Вечной Девы, Прекрасной Дамы, в образе которой для Блока воплощалось некое всеединое божественное начало, долженствующее «спасти мир» и возродить человечество к новой, совершенной жизни. Вместе с ожиданием чистой и светлой любви, Вечной Женственности лирический герой ощущает одиночество, тоску, жажду встречи с ней, но и боязнь того, что она окажется не такой, какой представляется ему. Герой начинает опасаться, что их воссоединение, то есть приход Прекрасной Дамы в настоящую жизнь, реальность, может обернуться душевной катастрофой для него самого. Если образы ранних стихов Блока живут лишь в божественном, романтическом мире, то в этом стихотворении жизнь наложила на все свой отпечаток. Почти ушли юношеская восторженность и романтизм, а вместо него появился серый, обыденный мир. И не только появился, но и занял свое главенствующее место. А мир фантазии, мир мечты обратился в легкую дымку вокруг образа. Постепенно чувствуется раздвоенность и восприятие образа женщины через призму двух миров: близкого и скорбного “здесь” и лучшего, прекрасного “там”. Так, вечная женственность и мудрость соединятся воедино со скорбной реальностью. Душа — ореол, идущий изнутри, окружает земную оболочку прозрачной хрупкой дымкой. Именно в ней и заключена та вечная прелесть женщины, которую воспевали поэты всех веков. И это соединение двух миров возносит женщину в глазах поэта на пьедестал богини. Она близка, вполне реальна и в то же время недосягаема, как божество. “…Я знаю — ты здесь, ты близко — ты там”. Возможно, что именно эта удивительная способность видеть в женском образе божественное начало во многом определила отношение Блока к женщине. Живя реальной жизнью, среди людей, он отчетливо видел, как быт и серая обыденность давят на женщину и губят в ней тот светлый образ, воплощение которого в жизни он искал. Возникает образ женщины на фоне социальных проблем, и горькая действительность все более плотно окружает пыльной завесой “светлый образ”.
Рекомендуем посмотреть:
- Анализ цикла стихотворений — Ямбы
- Анализ стихотворения — Фабрика
- Анализ стихотворения — Ты в комнате один сидишь…
- Анализ стихотворения — Соловьиный сад
- Анализ стихотворения — Русь моя, жизнь моя…
- Анализ стихотворения — Русь
- Анализ стихотворения — Россия
- Анализ стихотворения — Плачет ребенок. Под лунным серпом…
- Анализ стихотворения — Осенняя воля 2
- Анализ стихотворения — Осенняя воля
В ресторане
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
19 апреля 1910 года
*****
Анализ стихотворения Блока «Мы были вместе, помню я…»
В произведении, созданном в 1899 г., тема потерянной любви также развивается при помощи музыкального образа. Взгляд лирического «я» направлен в прошлое, и счастливые воспоминания контрастируют с одиночеством настоящего.
Изображение деталей внешнего мира, окружающих романтическую пару, отличается лаконичностью: ночь, звуки скрипки, журчание воды. Первые два образа персонифицируются. Применяя художественный прием, в обоих случаях автор обращается к глаголам: ночная тьма наделяется способностью волноваться, трепетать, а музыкальный инструмент — исполнять песню.
Описывая женский облик, субъект речи отказывается от детализации портрета. Он стремится передать восхищение избранницей. Накал чувств нарастает: в глазах лирического «я» героиня становится привлекательнее «с каждым часом». Волнующей силой обладает улыбка возлюбленной — притягательная, воплощающая пленительную женскую тайну.
В финальном двустишии герой озвучивает желания, которые породила в его душе интимная обстановка. Страстный поцелуй под аккомпанемент проникновенной мелодии — нежные воспоминания о былой гармонии надолго сохранились в памяти героя.
Стиль художественного текста выделяется обилием многоточий. Особенности синтаксиса передают неторопливый характер элегических размышлений, недосказанность сокровенных переживаний, отделенных от настоящего годами.
Лексические анафоры — еще одна формальная примета стихотворения. В рамках двух катренов представлены три примера использования стилистической фигуры. Все они призваны подчеркнуть важные моменты любовного переживания: притягательную силу страсти, радость разделенного чувства и боль, вызванную потерей счастья.
Аналогичными особенностями обладает лирический сюжет произведения « » В памяти героя, совершающего вечернюю прогулку по «сонному парку», возникает опоэтизированный женский образ. Эмоциональная мелодия скрипки уподобляется стону, однако в ее жалобных интонациях слышатся оптимистические ноты, призывающие принять жизненные противоречия, искать счастье в настоящем.
Александр Александрович Блок
Мы были вместе, помню я…
Ночь волновалась, скрипка пела…
Ты в эти дни была — моя,
Ты с каждым часом хорошела…
Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки…
В произведении, созданном в 1899 г., тема потерянной любви также развивается при помощи музыкального образа. Взгляд лирического «я» направлен в прошлое, и счастливые воспоминания контрастируют с одиночеством настоящего.
Изображение деталей внешнего мира, окружающих романтическую пару, отличается лаконичностью: ночь, звуки скрипки, журчание воды. Первые два образа персонифицируются. Применяя художественный прием, в обоих случаях автор обращается к глаголам: ночная тьма наделяется способностью волноваться, трепетать, а музыкальный инструмент — исполнять песню.
Описывая женский облик, субъект речи отказывается от детализации портрета. Он стремится передать восхищение избранницей. Накал чувств нарастает: в глазах лирического «я» героиня становится привлекательнее «с каждым часом». Волнующей силой обладает улыбка возлюбленной — притягательная, воплощающая пленительную женскую тайну.
В финальном двустишии герой озвучивает желания, которые породила в его душе интимная обстановка. Страстный поцелуй под аккомпанемент проникновенной мелодии — нежные воспоминания о былой гармонии надолго сохранились в памяти героя.
Стиль художественного текста выделяется обилием многоточий. Особенности синтаксиса передают неторопливый характер элегических размышлений, недосказанность сокровенных переживаний, отделенных от настоящего годами.
Лексические анафоры — еще одна формальная примета стихотворения. В рамках двух катренов представлены три примера использования стилистической фигуры. Все они призваны подчеркнуть важные моменты любовного переживания: притягательную силу страсти, радость разделенного чувства и боль, вызванную потерей счастья.
Аналогичными особенностями обладает лирический сюжет произведения «Скрипка стонет под горой…». В памяти героя, совершающего вечернюю прогулку по «сонному парку», возникает опоэтизированный женский образ. Эмоциональная мелодия скрипки уподобляется стону, однако в ее жалобных интонациях слышатся оптимистические ноты, призывающие принять жизненные противоречия, искать счастье в настоящем.
Анализ восьми строк
По сюжету произведения лирический герой вспоминает момент счастья с любимой, когда тень небольшой разлуки ещё не пролегла между ними, а отношения были наполнены отроческим максимализмом.
В тот момент ночные светила были на их стороне, а звуки скрипки дополняли красоту ночи, когда из сундука бытия наружу просится все настоящее, вечное. Уж не была ли это репетиция Гамлета, ведь в 17-18 лет и Люба и Алекс увлекались Шекспиром?
Лирический герой, как наяву в режиме онлайн, чувствует то желание поцелуя, который буквально прорывается к губам Любови через журчание воды и таинство женской улыбки, искушающей на грех…
За всем этим наблюдала скрипка, изредка источая из себя звуки любви и направляя их в сердца влюбленных.
Идиллическая картина чистой юношеской любви…
Анализ стихотворения Блока «Мы были вместе, помню я…»
В произведении, созданном в 1899 г., тема потерянной любви также развивается при помощи музыкального образа. Взгляд лирического «я» направлен в прошлое, и счастливые воспоминания контрастируют с одиночеством настоящего.
Изображение деталей внешнего мира, окружающих романтическую пару, отличается лаконичностью: ночь, звуки скрипки, журчание воды. Первые два образа персонифицируются. Применяя художественный прием, в обоих случаях автор обращается к глаголам: ночная тьма наделяется способностью волноваться, трепетать, а музыкальный инструмент — исполнять песню.
Описывая женский облик, субъект речи отказывается от детализации портрета. Он стремится передать восхищение избранницей. Накал чувств нарастает: в глазах лирического «я» героиня становится привлекательнее «с каждым часом». Волнующей силой обладает улыбка возлюбленной — притягательная, воплощающая пленительную женскую тайну.
В финальном двустишии герой озвучивает желания, которые породила в его душе интимная обстановка. Страстный поцелуй под аккомпанемент проникновенной мелодии — нежные воспоминания о былой гармонии надолго сохранились в памяти героя.
Стиль художественного текста выделяется обилием многоточий. Особенности синтаксиса передают неторопливый характер элегических размышлений, недосказанность сокровенных переживаний, отделенных от настоящего годами.
Лексические анафоры — еще одна формальная примета стихотворения. В рамках двух катренов представлены три примера использования стилистической фигуры. Все они призваны подчеркнуть важные моменты любовного переживания: притягательную силу страсти, радость разделенного чувства и боль, вызванную потерей счастья.
Аналогичными особенностями обладает лирический сюжет произведения « » В памяти героя, совершающего вечернюю прогулку по «сонному парку», возникает опоэтизированный женский образ. Эмоциональная мелодия скрипки уподобляется стону, однако в ее жалобных интонациях слышатся оптимистические ноты, призывающие принять жизненные противоречия, искать счастье в настоящем.
Мы были вместе, помню я… Ночь волновалась, скрипка пела… Ты в эти дни была — моя, Ты с каждым часом хорошела…
Сквозь тихое журчанье струй, Сквозь тайну женственной улыбки К устам просился поцелуй, Просились в сердце звуки скрипки…
(No Ratings Yet)
Еще стихотворения:
Были очень детские мечты, Были нежность, дерзость и тревога, Было счастье. И со мною – ты: Было все, и даже слишком много. Было нам по восемнадцать лет. Нам казалось, это…
Были, были — и цветные карусели, и цветные неразгаданные сны, перемены, переезды, новоселья, листья осени и ласточки весны. Были, были — перебранки да укоры. Я ведь сдерживаться тоже не умел….
Я помню, любимая, помню Сиянье твоих волос. Не радостно и не легко мне Покинуть тебя привелось. Я помню осенние ночи, Березовый шорох теней, Пусть дни тогда были короче, Луна нам…
Я помню, помню гениальность дня, и были радости, волненья, что без любви бы — не было меня, и без любви — уходит вдохновенье….
Как мне вечером скучно одной, Да притом же не в шутку больной! Я б охотно послушала сказки, Дождалась бы и глупой развязки; А уж если бы песню кто спел, Мой…
В голоде, В холоде, В городе Вологде Жили мы весело — Были мы молоды. Я со своей богоданной Ровесницей Под деревянной Под жактовской лестницей. В крошке Сторожке, В сарае ли…
Мы были там
Его распяли, А мы стояли в стороне И осторожно все молчали, Свои великие печали Храня в душе своей — на дне. Его враги у нас спросили: «И…
Были бури, непогоды, Да младые были годы! В день ненастный, час гнетучий Грудь подымет вздох могучий; Вольной песнью разольется — Скорбь-невзгода распоется! А как век то, век-то старый Обручится с…
Я помню день, когда впервые — На третьем от роду году — Услышал трубы полковые В осеннем городском саду
И все вокруг, как по приказу, Как будто в строй вступило…
Я созидал пленительные были В моей мечте, Не, что преданы тисненью были, Совсем не те. О тех я людям не промолвил слова, Себя храня, И двойника они узнали злого, А…
Сквозь все, что я делаю, думаю, помню, Сквозь все голоса вкруг меня и во мне, Как миг тишины, что всех шумов огромней, Как призвук, как привкус, как проблеск вотьме, Как…
Слишком туго были зажаты губы, — Проскользнуть откуда могло бы слово? — Но меня позвал голос твой — я слышу — Именем нежным. А когда, так близки и снова чужды,…
Вы сейчас читаете стих Мы были вместе, помню я, поэта Блок Александр Александрович
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»1 кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906 года, Озерки
*****
Из газет
Встала в сияньи. Крестила детей.
И дети увидели радостный сон.
Положила, до полу клонясь головой,
Последний земной поклон.
Коля проснулся. Радостно вздохнул,
Голубому сну еще рад наяву.
Прокатился и замер стеклянный гул:
Звенящая дверь хлопнула внизу.
Прошли часы. Приходил человек
С оловянной бляхой на теплой шапке.
Стучал и дожидался у двери человек.
Никто не открыл. Играли в прятки.
Были веселые морозные Святки.
Прятали мамин красный платок.
В платке уходила она по утрам.
Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам.
Подкрались сумерки. Детские тени
Запрыгали на стене при свете фонарей.
Кто-то шел по лестнице, считая ступени.
Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
Дети прислушались. Отворили двери.
Толстая соседка принесла им щей.
Сказала: «Кушайте». Встала на колени
И, кланяясь, как мама, крестила детей.
Мамочке не больно, розовые детки.
Мамочка сама на рельсы легла.
Доброму человеку, толстой соседке,
Спасибо, спасибо. Мама не могла…
Мамочке хорошо. Мама умерла.
27 декабря 1903 года
Скифы
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью!..
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим всё — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним всё — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!
А если нет, — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз-опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
30 января 1918 года
*****